Виктор Васнецов - Екатерина Александровна Скоробогачева

Культура начала ХХ века как западная, так и отечественная, переживала именно такой кризис. Однако России преодолевать его помогали два важнейших фактора: приверженность православным ценностям и сохранение традиций классики: от древнерусского искусства до высокого реализма, духовно-стилистического направления, являющего верующий разум, изображение человека как образ и подобие Божие. В то же время в России в непростые послереволюционные годы был крайне силен антагонизм между истинным искусством и «антиискусством» или «контрискусством». Обращаясь к раскрытию ценностно-смысловых установок отечественной культуры, нельзя не учитывать доминирующую роль художественного рынка, подобию «барометра» духовной жизни общества, позволяющего или, напротив, не позволяющего видеть разницу между профессионализмом и дилетантизмом, а главное, между миром духовным, Божьим и миром бездушия, духовного вакуума. Виктор Васнецов, прекрасно осознавая ту опасность, которая заключена в духовном вакууме, напротив, стремился предельно расширить в своем творчестве границы духовной составляющей.

В этой связи в начале ХХ века была особенно важна миссия искусства, поскольку в нем посредством школы мастерства, профессиональных навыков раскрывались духовные смыслы. Подтверждением звучали выдающиеся реалистические полотна отечественных художников, актуальные по своему звучанию: Ивана Айвазовского, Виктора Васнецова, Бориса Кустодиева, Михаила Нестерова, Андрея Рябушкина, Василия Сурикова и других, при всем многообразии являющих единство мировоззрений. Создать такие произведения им позволили и приверженность православию, и освоение школы живописи, то мастерство, которое помогало достичь идейного звучания, актуального не только для них лично и для их эпохи, но и для нашего времени, и для будущих поколений, следовательно, приобретало вневременные философские трактовки, выражающие суть жизни народа, его самоидентификацию.

Согласно высказыванию австрийского композитора Густава Малера: «Традиция – это перенесение огня, а не поклонение пеплу»[626]. На примере произведений Виктора Васнецова предельно ясно раскрывается значение превалирующих идей национального отечественного искусства рубежа XIX–XX столетий, актуальных в настоящее время. Ему, с детских лет знакомому с народными обычаями, росшему в воцерковленной православной семье, где чтили религиозное искусство, работавшему в зрелые годы также в сфере иконописи, удалось достичь синтеза видов и жанров искусства. Евгений Трубецкой делает заключения о лучших иконописных произведениях, о том, что в них «сказывается во всей своей поразительной силе то высшее творчество религиозного искусства, которое низводит огонь с неба и освещает им изнутри весь человеческий облик…»[627] К такому высшему творчеству и должно стремиться истинное религиозное искусство, к нему стремился и Виктор Васнецов. Именно оно является наиболее сильным противодействием бездуховному вакууму, именно оно ясно и предельно четко обозначает разницу между антиискусством и искусством, между потребительством и служением через искусство во имя сохранения духовных ценностей великой России.

После революционных перемен в стране Виктор Михайлович все больше времени посвящал живописи, словно уходя в ее стихию от испытаний лихолетья, которые все же вторгались в его жизнь, о чем художник писал сыну Михаилу.

«М. В. Васнецову.

[Москва], 26 июня 1925 г.

<…> Я работаю, сколько могу по своим старческим силам – работаю именно над сказками, т. к. работа для денег сама собою прекратилась, потому что никаких и ниоткуда покупателей нет, ни домашних – больше, впрочем, спекулянтов, – ни заграничных. Так я принялся за сказки. Теперь на очереди «Ковер-самолет», летит что-то очень с задержками. Перед ним работал над «Царевной-Лягушкой». Хоть понемногу, а картины двигаются вперед. Красок вот негде достать, свои плохи, а заграничных нет. В связи с обстоятельствами – общие худож[ественные] дела крайне туги. Зимой выставка “Союза Рус[ских] Худож[ников]”[628] очень удалась, а весенняя – рисунки и этюды – провалилась; получился большой убыток. Собираются осенью в Америку, страну долларов, не знаю, выйдет ли что? Я даю “Бой Ив[ана]-цар[евича] с Морск[им] Змеем”, которая до сих пор в Мальме. Если картина в Америке продается, то будет большой барыш[629]. Там же портреты Оли и Вовы, но они не продаются. Поддерживаемся мы субсидией от КУБУ[630] – спасибо им, и кой-какими случайными получками»[631].

Подобно и настроение писем Аполлинария Михайловича. Тем же 1925 годом датировано его послание Ольге Андреевне – вдове скончавшегося в 1924 году брата Аркадия Михайловича.

«16 июля 1925 года.

<…> Недавно вернулся из Крыма, где я пробыл месяц благодаря помощи Цекубу, очень остался доволен пребыванием и даже пополнел. Писал этюды. Не увидаете ли Н[иколая] Ник[олаевича] (Хохрякова. – Е. С.)? Может быть, к нему сходит Люда. Отчего он не пишет, здоров ли, и все ли у него благополучно? Как встретила Люду Вятка?[632] И как Люда [неразборчиво], что давала концерты – пусть вятичи послушают. Как здоровье Кости?[633]»[634]

Словно продолжение того же письма и неутихающего беспокойства Ап. М. Васнецова о близких воспринимается следующее его послание:

«3 мая 1926 года.

Глубокоуважаемая Ольга Андреевна![635]

Очень рад за Вас, что Вы избавились от присутствия Юлии[636]. В каком положении теперь Сережа? Как здоровье Кости? Видел его рисунки у Люды, в них виден вполне нормальный человек, и ему хорошо давать возможность рисовать. Читает ли что, и есть ли надежда на посещение вас дома[637]…»[638]

Та же тревога о состоянии любимого племянника пронизывает письма Аполлинария Михайловича в Вятку 1928 и 1929 годов:

«17 августа 1928 года.

<…> Рад, что Костя чувствует [себя] бодро, конечно, съезд сестер помог его хорошему настроению. Я собираюсь на месяц на отдых в дом отдыха КУБУ. Вова вернулся из поездки и теперь на даче»[639].

И, словно продолжая то же письмо, художник обращался к родным:

«27 июля 1929 года.

<…> Недавно вернулся из дома отдыха и начинаю терять то, что там приобрел. Вова в плавании, до этого жил в Тарусе. Как чувствует себя Костя?

Ему нужны занятия успокаивающие, вроде рисования, музыка, пожалуй, его нервирует»[640].

В эти годы братьев-художников не переставали тревожить и события жизни, и благосостояние близких, а также участь их ранее написанных произведений, каждое из которых, как детище, было им по-своему дорого. В революционные годы множество образцов живописи, графики, скульптуры, декоративно-прикладного искусства оказались безвозвратно утраченными, местонахождение их неизвестно до сих пор, другие уничтожались намеренно, что коснулось в первую очередь религиозных произведений, занимающих в творчестве Виктора Васнецова одно из центральных мест. И потому его тревоги были весьма обоснованы, что отражено в переписке, в том числе в подробном и обстоятельном послании Николая Некрасова[641] художнику:

«Москва, 9 марта 1925 г.

Глубокоуважаемый Виктор Михайлович.

Давно собирался написать Вам, что мною пока сделано для исполнения Вашей просьбы – навести справку о картине “Баян”[642] и произведениях в храме местечка Гусь-Хрустальный.

Вот что до сего времени выполнено: 20 или 21 февраля я был у Сергея Агаповича Летинова (б[ывший] управляющий делами