Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

публики в суде. Необходимость озаботиться их подготовкой была осознана после торжественного открытия Петербургского окружного суда. Был отслужен молебен, говорились речи о важности гласного суда. Публика, разумеется, не была допущена в это высокое собрание. Вообще ее присутствие на судебных слушаниях вызывало обоснованное беспокойство. Поведение публики можно было представить на примере театра или церкви, где она не всегда являла образцы дисциплины. Чтобы упредить возможные эксцессы, в реформированных судах требовалось направить поведение публики строгими правилами в русло порядка[714].

8 апреля 1866 года председатель Петербургского окружного суда Г. Н. Мотовилов обратился по этому поводу в Министерство юстиции, поскольку в скором времени уже нужно было проводить первые открытые заседания[715]. В своем письме к министру он просил утвердить правила поведения в гласном суде, чтобы поместить их для всеобщего сведения как в приемной суда, так и в судебных залах. Мотовилов писал, что утвержденные министерством правила позволят избавить суд от «нареканий в самовольных распоряжениях». Как видим, председатель упреждал ситуацию возможного конфликта с публикой и стремился опереться на правила, утвержденные не «собственной властью» руководства суда, а министром. Мотовилов уточнял, что проект правил был разработан коллегиально на совещании председателя с заместителями и прокурором. На полях, напротив почти каждого пункта правил, было указано, на каких статьях Судебных уставов или Учреждения судебных установлений он основан.

Этот проект представляет собой интересную проекцию тех опасений, которые вызывали гласность и открытость реформированного суда. Место публики было сразу же указано в самом термине, которым она называлась в подготовленных Петербургским окружным судом правилах. Оказавшись в суде, публика получала название «посторонние лица» и далее по пунктам должна была следовать многочисленным ограничениям своего поведения. Лишь первая статья правил содержала разрешение, и то с ограничениями. В ней говорилось, что «посторонние лица допускаются в том числе, которое соответствует количеству приготовленных для них мест». Это число требовалось обозначать в надписи, выставляемой при входе в «залу суда».

Второй пункт требовал «строго соблюдать правила благопристойности, порядок и тишину, беспрекословно повинуясь в этом отношении распоряжениям Председателя». Пояснялось, что шум, смех и разговоры публики безусловно запрещаются. Это пояснение подчеркивало, что суд не является театром, в котором все перечисленное было возможно. Отдельным пунктом был отражен запрет выражать свое одобрение или неодобрение происходящего. Если в театре люди могли самовольно вставать и садиться, то в суде действия публики были подчинены процедуре судопроизводства. Так, например, обязательным вставанием зрителей были отмечены важные моменты судебного процесса:

– вход судей,

– объявление решения присяжных заседателей или приговора суда,

– приведение кого-либо в публичном заседании к присяге.

Также стоя все присутствующие обязывались слушать объявления решений, приговоров и присяги. В правилах отдельно оговаривалось, что посторонним лицам запрещено обращаться к свидетелям или присяжным заседателям (про запрет обращаться к председателю суда и другим судейским чиновникам ничего не говорилось, так как, по-видимому, это было очевидно). Особый запрет на обращение к свидетелям и присяжным подчеркивал, что они хоть и представляют собой публику на судебном процессе, но находятся при исполнении служебных обязанностей и обращаться к ним могут только другие участники процесса в соответствии со своими ролями. Зрители должны были быть безмолвны и послушны требованиям председателя. Если суд признавал необходимым закрыть для публики двери судебного заседания, «то по объявлению такого решения все посторонние лица должны немедленно удалиться». В этом случае подсудимый и потерпевший могли попросить оставить в зале не более трех человек своих родственников или знакомых с каждой стороны.

Несколько пунктов правил подробно оговаривали разные меры, которые председатель суда был вправе применять к нарушителям порядка. Если не помогало внушение и приказание удалиться, то виновник мог быть задержан на сутки. При невозможности устранить беспорядок председатель мог выслать из залы всех посторонних, требуя при этом содействия полиции, а в крайних случаях и ближайшей военной команды. Эти меры, как подчеркивали правила, предназначены «для ограждения свободы и безопасности суда».

На этом дисциплинирующие публику меры не заканчивались. Виновному в неуважении к суду, выраженном неприличными словами или действиями, грозили серьезные наказания: продолжительный арест, заключение в тюрьму, смирительный дом или ссылка на поселение с лишением прав. Все они перечислялись в правилах, напечатанных крупным шрифтом для обозрения всех «посторонних лиц» как в приемной суда, так и в судебной зале непосредственно. Помимо наказаний за неуважение к суду правила предусматривали наказания за «оскорбление словом или действием служителей судебных установлений во время исполнения ими должности». За это предписывалось наказание в виде денежного взыскания до 100 рублей или арест до трех месяцев.

Этих строгостей оказалось мало. Министерство юстиции направило проект правил в Сенат, который дополнил их еще несколькими дисциплинирующими пунктами. Сенатская правка была обусловлена уже имевшимся опытом: об открытых для публики заседаниях с осени 1865 года писал ЖМЮ[716]. Благодаря сенатским уточнениям в правилах появилась властная фигура Судебного Пристава. Так же как Председатель, он обозначался в правилах с заглавной буквы. И уже во втором пункте правил говорилось, что он начинал пускать публику в залу заседаний за полчаса до заседания. Когда заканчивались места на скамьях, отделенных решеткой от сцены, на которой происходил суд, и предназначенных для «посторонних лиц», он был вправе запретить вход для остальной публики. Отдельный пункт правил грозил ответственностью виновным за нанесение оскорбления судебному приставу при исполнении им служебных обязанностей «и всякое сопротивление его законным требованиям и распоряжениям». 12 мая 1866 года исправленный вариант правил был утвержден и отправлен в печать[717]. Поведение публики было надежно регламентировано, и председатели суда, как известно из источников, начали активно использовать свое право дисциплинировать публику и выдворять ее из зала заседания. Такой случай мы рассмотрим в последней главе.

Гласный суд и боязнь печатного слова

Легко контролируемое поведение публики в судебной зале под угрозой разнообразных наказаний не вызывало больших опасений организаторов нового суда. Чего никак нельзя было сказать о проблеме контроля над тем, как гласный суд будет освещаться в печати. Она волновала прессу и юридическое сообщество еще на стадии подготовки реформы. Не только публицисты, но и министры юстиции и внутренних дел вступили в напряженную дискуссию о том, чье слово должно быть решающим в этом вопросе. Суть ее сводилась к тому, как правильно понимать понятия «судебная власть» и «судебный порядок».

Важным общим местом в дискуссии о том, что и как из произнесенного в суде может быть напечатано, было утверждение о недостатке юридической образованности в русском обществе. С этим никто не спорил. Напротив, такое положение дел находили вполне естественным, проистекающим из