Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

газеты, чтобы бороться с «лженародностью». Нужно отметить, что «зло лженародности» он видел не только в реформаторском прожектерстве. Аксаков также разоблачал и антиправительственные выпады молодежи, с помощью которых она якобы ратовала за народ[680].

Страстные разоблачения Аксакова писались им в стиле Герцена, который, как мы помним, был осужден «Обвинительным актом» Чичерина. Герцен, как известно, также горячо критиковал Судебную реформу как ложный путь решения социальных проблем, что было вполне предсказуемо в рамках его революционной программы[681]. Эта малоизвестная история с дуэлью, которая не состоялась, потому что Гиляров не принял вызов, а с Аксаковым редактор «Нашего времени» стреляться отказался, была, пожалуй, самой яркой, но не единственной реакцией на выпады «Дня» против реформы.

«Правильный народ» на страницах Журнала министерства юстиции

Журнал Министерства юстиции (ЖМЮ) стремился контролировать ситуацию вокруг реформы и поэтому опубликовал большой обзор печатных отзывов на нее в двух частях – в февральской и майской книгах за 1863 год[682]. В этом обзоре все отклики на реформу были представлены реферативно, без какой-либо реакции на них за единственным исключением. Мы уже можем догадаться, что таким исключением стало выступление Гилярова-Платонова. Составитель обзора отмечал, что «мрачные взгляды» «Дня» на «неприложимость судебной реформы к нашему общественному быту» требовали ответа[683].

Отклик, если не отповедь славянофилам на страницах официального журнала министерства, ответственного за проведение реформы, очень интересен. В нем в центр защиты реформы был также поставлен народ. ЖМЮ настаивал, что имеющаяся судебная система «далеко не соответствует потребностям народа»[684]. Поэтому, даже если народ и не готов к реформе в том виде, в котором она предлагается, она должна быть осуществлена. В ответ на утверждения Гилярова о совестливом народе, занятом своим делом, ЖМЮ предлагал альтернативный взгляд. Его можно вполне назвать оптимистическим с точки зрения готовившихся преобразований:

Русский народ имеет способность воспринимать чужое и усваивать его себе; он легко к нему приноравливается и улаживается; потому, кажется, нет никакой опасности заимствовать у образованных народов то, что признано за лучшее, до чего дошли науки и вековая опытность народов. Тем более такое заимствование возможно, что наша жизнь ничего своего не выработала и новая судебная реформа основана на таких началах, против которых едва ли кто будет иметь что сказать. Уважение и обеспечение личности человека, не великие ли это блага?[685]

Как видим, славянофильский «День» и официальный печатный орган Министерства юстиции представляли народ очень по-разному. Если Гиляров прямо указывал на то, что народ может лукавить, чтобы угождать желаниям господ, и эта ситуация неправильная, то ЖМЮ ничего плохого в этом не видел. Хваля народ за податливость, способность «приноровиться», он сулил ему в институте нового суда блага «уважения и обеспечения личности». Для славянофилов Гилярова и Аксакова принуждение к участию в суде было признаком именно неуважения к личности, покушением на нравственную свободу человека, в том числе свободу не участвовать в государственной власти.

Свои оптимистические воззрения на перспективы принятия реформы народом ЖМЮ подкреплял рациональным аргументом о том, что было бы неправильно отказываться от чужого хорошего решения только потому, что оно чужое. Ждать века для того, чтобы дойти самим до того, что можно заимствовать у других прямо сейчас, совершенно неразумно.

Утверждения «Дня» о национальной особенности, самобытности православного русского народа автор ЖМЮ не комментировал, ни слова не говоря об особой этике совести православных (ему было хорошо известно, что Судебная реформа предусматривала, что к отправлению судебных функций в Российской империи будут привлечены не только православные)[686]. Журнал Министерства юстиции подчеркивал, что народы разнятся между собой, как разнятся характеры разных людей, но «идти по пути прогресса» люди могут, только объединив усилия. В одиночестве народ бессилен, так же как и отдельно взятый человек.

Дальше ЖМЮ переходил в наступление, возражая против упрека в спонтанности и верхоглядстве прожектеров, перенимающих западный опыт. Интересно, что в качестве первого источника знаний о российском суде ЖМЮ называл литературу, подчеркивая, что «в литературе и в обществе» начиная с 1830-х годов обсуждалось несовершенство судоустройства в России[687]. Это любопытное утверждение государственных заслуг литературы, которая готовила общество к реформе. Другим направлением подготовки преобразования суда объявлялась журналистика: она знакомила читателей с работой западноевропейских судов, куда направлялись российские ученые для непосредственного ознакомления с предметом изучения на месте. Автор ЖМЮ писал, что комиссия, разрабатывающая проект реформы при Государственной канцелярии, открыта всем предложениям и «вызывает желающих доставлять ей свои замечания», а также что «литературе дозволено обсуждать предположенные преобразования». (Действительно, опросники Министерства юстиции были разосланы по всем губерниям.) Кроме того, ЖМЮ пояснял, что особые органы по обсуждению реформы на местах (по аналогии с крестьянской) не создавались потому, что судебная реформа «слишком специальна»[688].

В качестве заключительного аргумента против критики реформы утверждалось, что народ поймет выгоду нового суда: «Здравый смысл – отличает характер русского человека, а преимущества новой системы очевидны». Автор высказывал убеждение в том, что если и будет поначалу ропот «простолюдинов» против участия в Суде присяжных как повинности, то потом «сметливость нашего народа» поможет ему оценить новый суд.

Отметим важный момент: указывая на то, что народ «усвоит и привьет к себе» новый суд, ЖМЮ не проводил большого различия между народом и обществом. Ни слова не было сказано о готовности общества к новому суду или «праве» общества на участие в суде. Намек на такого рода претензии был у Гилярова, когда он разоблачал желания вчерашнего студента стать председателем коллегии присяжных. В целом ЖМЮ был согласен принять интерпретацию «Дня», рассматривавшего участие в суде как новую повинность для всех. Однако эту повинность министерский журнал стремился возвысить, называя «жертвой»:

В видах установления в государстве правильного и гласного суда необходима от общества жертва, и эта жертва есть отправление правосудия в должностях присяжных заседателей. Если и признать участие в суде присяжных повинностью, то эта повинность в большей части случаев не тягостна и не влечет за собою убытков, особенно если взять во внимание, что требовать в суд будут не часто и присяжные люди более или менее с достатком.

Из приведенной цитаты следует, что повинность-жертва была скорее риторической фигурой, поскольку не возлагала на присяжного тяжкого бремени: присяжными должны были стать люди обеспеченные и ответственные (последнее особенно касалось крестьян). Они должны были участвовать в суде, понимая, что их участие является одной из гарантий защиты личности и собственности от произвола.

В заключение ЖМЮ расправлялся с наиболее острым утверждением «Дня» о нежелании русского человека участвовать