Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

Негодование, которое изображал Гиляров-Платонов, выглядело вполне справедливым, особенно при условии, что крестьянину-присяжному нужно было преодолеть очень большое расстояние. Публицист специально оговаривал, что такая ситуация вполне возможна, так как некоторые губернии очень протяженные, а число открываемых окружных судов будет ограниченно. При этом он не упоминал положение «Основных положений…», по которому Окружные суды могут менять место своих заседаний по необходимости – именно из-за больших размеров губерний.

Затем Гиляров-Платонов передавал мысли получивших повестки из других сословий, упоминавшихся в «Основных положениях …» при очерчивании круга будущих присяжных заседателей. Купец и помещик-хозяин, недовольные необходимостью быть заседателями, прикидывали, что «свидетельство о болезни дешевле трехсот рублей обойдется». «Кряхтел» чиновник Семенов и надеялся оформить поездку как командировку. И только «прогрессист, недавний студент» радовался, потому что видел себя председателем присяжных. Он воображал, как, в отличие от подневольно плетущихся в суд чиновника и крестьянина, важно выйдет в «залу публичного суда, как произнесет формулу, которую столько раз приходилось ему читывать!»

Представленный Гиляровым сбор присяжных показывал читателю, что Судебную реформу продвинули самонадеянные и неопытные молодые люди, мечтавшие о «джюри». В представлении подобных мечтателей учреждение нового суда должно было способствовать «прогрессивной» цели «слияния сословий», чтобы служить интересам «правды, интересам отечества» и преодолевать узкие корпоративные интересы сословий.

Гиляров-Платонов считал эту цель абсолютно бессмысленной. Он писал, что в Российской империи нет никаких сословий, кроме «господ» и «простых людей» – он сам ставил эти группы в кавычки, понимая условность подобного разделения. Вне этих рамок Гиляров-Платонов не видел каких-либо сословных интересов. Публицист-богослов подчеркивал, что «естественное» различие господ и простонародья нельзя преодолеть совместным судом. Он стремился показать, что необходимость вынесения общего вердикта в коллегии присяжных, наоборот, сделает пропасть между ними гораздо более ощутимой для всех.

С этих позиций Гиляров-Платонов рисовал во второй статье и саму сцену судебного заседания с участием присяжных[661]. С недоумением взирают присяжные на «парад» вокруг них, на странные прокурорские и адвокатские речи («с позами и жестами по-французски»). При этом славянофил подчеркивал, что, несмотря на чужеродность форм, суть заседания присяжные «смекают». Удалившись для совещания, присяжные на разные голоса озвучивали те возражения против суда присяжных, которые Гиляров излагал в своей первой статье о новом суде. Мы не будем приводить это обсуждение подробно, остановимся только на его начале и конце. Совещание воображаемых присяжных начиналось с характерного вопроса одного из них:

А что, ведь это, стало быть, нам велят сказать, виновен ли этот парень?

«Велят сказать» подчеркивало принудительную суть государственных притязаний на совесть подданных. Вполне закономерно воображаемое совещание присяжных завершалось явным отказом подчиниться принуждению:

– Не наше дело чужие грехи судить.

…

– Правда.

Дальше Гиляров-Платонов делал интересную оговорку: он не берется судить о том, что будет происходить, если в кругу присяжных среди простолюдинов окажутся «цивилизованные» господа. В его зарисовке те, кого можно было назвать такими, – купец и помещик – собирались сказаться больными, купив у доктора справку. Подчеркнутое умолчание Гилярова-Платонова о суде «цивилизованных господ» представляется весьма любопытным – ведь сам он принадлежал именно к таким «господам». Как переводчик трудов Хомякова с французского и руководитель Синодальной типографии, Гиляров-Платонов волне мог претендовать на звание «цивилизованного» гражданина.

Однако публицист предпочел изобразить других, не похожих на себя господ, утверждая, что они не будут с мужиками разговаривать. «Основные положения» судебной реформы действительно не говорили о том, что присяжные обязательно должны прийти к консенсусу. Поэтому, подчеркивал Гиляров-Платонов, вердикт присяжных заседателей будет напрямую зависеть от того, кто войдет в их коллегию. Если она будет состоять из представителей простонародья, то мнение заседателей, саботирующих суд, по сути, будет единогласным и выраженным в устоявшейся формулировке: «не знаем, кормилец» или даже «как прикажет ваша милость, на том и станем». По мнению славянофила, мужики будут думать, что от них ждут ответ «по форме», и председатель суда, к их удовольствию, такую форму им даст. Если же в коллегии будут заседать и господа, то тогда простолюдины выступят «согласно с желанием „барина“».

Как видим, нарисованная публицистом картина работы суда присяжных показывала, что введение такой формы правосудия со всей очевидностью продемонстрирует, что суд останется господским. При этом Гиляров-Платонов предполагал, что в редких случаях, когда коллегия будет состоять из «лиц высоко-добросовестных», присяжные смогут преодолеть рамки сословного мышления и будут выносить преимущественно оправдательные приговоры. Самыми снисходительными в таком случае, по мысли публициста, будут приговоры в отношении преступлений против собственности, убийства тоже будут часто оправдываться. «Преступления в тесном смысле нравственные»[662] будут оправдываться гораздо реже.

Последнее утверждение вступало в логическое противоречие с тем, что Гиляров писал ранее об ощущении собственной виновности «русского человека», которое не даст ему осудить других. Получалось, что «высоко-добросовестные» люди решают не так, как пресловутый «русский человек». Строже всего суд присяжных судил бы преступления против властей (при этом в «Основных положениях…» было четко сказано, что политические преступления не будут рассматриваться присяжными). В заключение Гиляров настаивал на том, что изображенная им картина будущего действия суда присяжных в России «довольно верная», ссылаясь при этом на мнение всех знакомых с «Русской жизнью и Русским обществом». Русский суд – и в этом публицист был категоричен – не будет судом присяжных, а продолжит оставаться «судом приказных», то есть тех, кому приказано судить.

Гиляров-Платонов отдельно разоблачал иллюзорный характер готовящейся реформы, которая будет создавать видимость другой жизни в России:

Мы будем утешаться мыслию, что мы владеем тоже великим учреждением джюри, что и в наших судебных залах слышится откровение высшей народной совести.

Публицист едко вышучивал такие фантазии, указывая на то, что в существующей системе уже есть сословные заседатели, избранные «сограждане… стражи нашего habeas corpus!» На контрасте с воспеваемым английским образцом гарантий неприкосновенности личности он изображал такого всем известного заседателя как «презираемого» всеми «пропившегося мещанина». Интересно, что своей мишенью он избрал не купеческого и не дворянского заседателя. Возможно, он не хотел раздражать господ-читателей и думал встретить больше сочувствия у них, изображая народ «жертвой» барских прихотей, к которым он относил и реформу.

Бедственное будущее, предрекаемое Гиляровым новому суду, публицист не ставил в вину разработчикам реформы, которые не учли при ее подготовке народные начала и нужды. Тем более не винил он народ. Причину ненужного преобразования он видел в «фальшивом задоре необуздавшейся воли». Именно его читатель мог лицезреть в образе недавнего студента,