Когда велит совесть. Культурные истоки Судебной реформы 1864 года в России - Татьяна Юрьевна Борисова

В целом эта статья давала развернутое объяснение, почему иностранные образцы народного участия в самоуправлении непригодны для России и обречены на провал. Ключевым ее тезисом было утверждение о противоположности «Русского человека» и власти. Мифический русский человек воспринимал власть как «внешнюю силу», охраняющую мир от внешних и внутренних врагов – «супостатов и лиходеев», и поэтому не имел «ни малейшего позыва к общественной власти». Эту мысль Гиляров высказал еще в самой первой статье, а в третьей развил ее подробно.

Мысли, высказанные Гиляровым, вызвали бурное несогласие в печати. Большой скандал, как будет показано ниже, развернулся по поводу слов публициста о том, что

обыкновенному человеку брать на себя действие власти непригоже и совести противно… в предлагаемой ему власти он видит оскорбление здравого смысла и посягательство на нравственную свободу.

Данное заявление для Гилярова не было просто фразой. Он пояснял, что нравственная свобода народа вполне известна и проявляется в том, как народ относится к преступникам. Публицист утверждал, что в глазах народа, когда преступник пойман и отдан в руки правосудия, он перестает быть лихим человеком. У него отбирают свободу, поэтому в нем воскресает значение человека. Следовательно, он опять становится братом, «несчастным», который «сподобился пострадать на земле за свои грехи», а такое страдание «чуть ли не освящает человека». Господа высказывали негодование на «безнравственное сочувствие к злодеям»[663], поскольку, по мнению Гилярова, не могли постигнуть «высоты любви Русского человека к заключенным». При этом извинить подобную любовь образованный класс мог «только как протест против власти»[664]. Для славянофила же в этом конфликте понятий проявлялось нравственное превосходство считающего себя виновным простого человека над желающим власти господином.

Последняя, третья часть, давала подробное объяснение «старинной противоположности народа и власти – власть правит и держит в узде зло, народ обеспечивает власть»[665]. В представлении Гилярова, именно эту противоположность силились нарушить реформаторы, перенося на русскую почву неверные европейские понятия о власти. Эти понятия происходили от принципиально других начал:

Западный европеец слышит везде власть над собой, русский человек игнорирует господство, даже там, где оно является действительно.

По мнению публициста, идея господства лежит в основе любой борьбы на Западе, поэтому там так сильно развито требование самоуправления. «Я не господин, следовательно, я не свободен, потому что я раб» – с помощью подобной логики западные демагоги подстрекают там массы к бунтам. Но самоуправление, подчеркивал Гиляров, – это не свобода, а господство, хоть и принявшее другой вид. Гиляров-Платонов утверждал, что русский народ и без насильного участия в самоуправлении независим, потому что всю власть всегда отстранял от себя. В отличие от западноевропейских народов он нисколько не жаждал господства. Оттого-то ему и претит участие в суде. Народная совесть, на которую теперь хочет опереться правительство, не сможет быть полезной по его указке, потому что «действует в мире обычая, где все держится на взаимности и живых отношениях». Совесть нельзя перенести «в мир отвлеченного порядка».

Однако если такая повинность будет возложена на него, – развивал мысль публицист, – то «Русский человек покоряется своим правам». Он готов на это только лишь в качестве крайней меры, потому что единственной нормальной основой общежития для него является «добрая воля и полнейшая нравственная взаимность». Эти неясные категории Гилярова немного проясняла метафора государства как пассажирского парохода. Здесь как раз не было ничего из области возвышенной нравственности:

каждый пассажир занимается своим делом, у некоторых даже есть общие занятия. Есть капитан, но он не управляет пассажирами… а управляет командой и вместе с командой управляет пароходом. Пассажиры… все люди порядочные, соблюдают приличие и не нуждаются, чтобы ими кто-то управлял.

Если кто «делает другим неприятность» и его «не смогут уговорить», то «упрячут буяна» – в таких идиллических терминах публицист описывал работу системы правосудия. Далее оговаривалось, что в особых обстоятельствах (которыми как раз и характеризовалось начало 1860-х годов), то есть «в случае опасности кораблекрушения», пассажиров могли «приставить к матросским занятиям, но это не значит, что существует самоуправство и пассажиры управляются сами собой».

Вот так в представлении Гилярова и должен был плыть пароход «Россия». Публицист пояснял, что на государстве-пароходе капитан с командой – законная власть, пассажиры – все общество. Руководит ими не закон, а чувство приличия, складывающееся из двух компонентов – совести и обычая.

Как видим, рядом с совестью у славянофила вставал еще и обычай, который отсылал к народной жизни. При этом ни одного слова не было сказано о каком-либо праве или законе. Все на корабле заняты своим делом. Но куда плывет этот корабль? Кто следит за его курсом? – эти вопросы остались без внимания автора. Море, капитан и даже возможность кораблекрушения становились данностью, которая случалась сама собой. Эта данность в какой-то роковой момент заставляла пассажиров временно стать матросами. Таким образом, необходимость принять и нести горестную новую повинность теперь была представлена как временное явление.

Мы так подробно остановились на статье Гилярова-Платонова потому, что она представляла собой развернутый памфлет, направленный против судов присяжных и вызвавший дискуссию. А приведенные цитаты и парафраз позволяют составить впечатление о стиле полемики. Публицист-богослов использовал популярный в то время жанр очерка, позволявший для усиления высказывания сочетать реальность и вымысел. Критик Анненков особенно приветствовал этот литературный жанр в исполнении Достоевского, поскольку с его помощью удалось описать сибирскую каторгу более значительно, чем если бы писатель излагал только факты[666].

Однако не все были готовы принять образы Гилярова-Платонова в качестве полезного упражнения полемики в силу вольного обращения с фактами. Уже после второй статьи издание «Наше время» опубликовало довольно резкий ответ «Дню» по поводу его воззрений на Судебную реформу. Перед тем как сказать несколько слов об этом, нужно отметить, что памфлеты Гилярова о высоконравственном «Русском человеке» читались в русле других публикаций аксаковской газеты. В них в довольно острых формулировках порицались разные «неправильные» суждения. В частности, резкий отпор «Дня» получила инициатива одесского еврейского издания «Сион» сделать возможным поступление евреев на государственную службу.

По этому поводу «День» писал:

…но судьба, но тысячелетняя история дали христианским началам превозмогающее значение во всей всемирной жизни, а нам, русским, определили господствующее положение в той земле, которую мы населяем. А последствия эти таковы: вы живете в нашей земле, следовательно, должны подчиняться нашим законам и следовать нашим порядкам, которые мы устанавливаем. Не хотите: ищите другого отечества