Происхождение видов путем естественного отбора - Чарльз Роберт Дарвин

большинства рыб и многих других животных, мы с полным основанием можем предположить, что отсутствие окраски на одной стороне камбал – безразлично, будет ли правая или левая сторона нижнею, – обязано отсутствию света. Но нельзя думать, что своеобразная пятнистая окраска верхней стороны камбалы, столь напоминающая песчаное дно моря, а также недавно доказанная Пуше способность некоторых видов изменять свою окраску в зависимости от окружающей поверхности или присутствие костяных бугорков на верхней стороне камбалы обязаны влиянию света. В этих случаях, вероятно, проявилась деятельность естественного отбора, который, с одной стороны, изменил общую форму тела этих рыб, а с другой – и многие частные особенности их организации применительно к их образу жизни. Мы должны помнить, на чем я настаивал ранее, что унаследованные особенности, стоящие в связи с употреблением органов, а может быть, их неупотреблением, усиливаются под влиянием естественного отбора. Таким образом, сохраняются и все случайные полезные особенности, и те особи, которые в наибольшей степени унаследовали результаты усиленного полезного употребления какого-нибудь органа. Что в каждом отдельном случае до́лжно приписать последствиям употребления и что – влиянию естественного отбора, видимо, решить невозможно.

Я могу привести и другой пример такого изменения строения, которое, по-видимому, имеет началом исключительно употребление органа или известную привычку. Конец хвоста некоторых американских обезьян изменен в удивительно совершенный орган хватания и служит в качестве пятой руки. Наблюдатель, до мелочей согласный в своих взглядах с Майвартом, замечает о строении хвоста следующее: «Невозможно думать, что в каком-либо положении первая, едва уловимая наклонность к хватанию могла служить к охранению особей, обладающих ею, или благоприятствовала им иметь и воспитывать своих потомков». Но в таком предположении нет никакой надобности. По всей вероятности, в этом случае достаточно привычки, которая уже сама по себе заставляет предполагать, что с ней связана бо́льшая или меньшая польза. Брэм видел, что маленькие африканские мартышки (Cercopithecus) цеплялись руками за нижнюю сторону тела матери, охватив в то же самое время своим коротким хвостом хвост матери. Проф. Генслоу держал в неволе нескольких полевых мышей (Mus messorius), у которых нет настоящего цепкого хвоста; но он часто видел, что они своими хвостами охватывали вокруг сук поставленного в их клетке куста и так помогали себе при лазании. Аналогичное наблюдение было сообщено мне д-ром Гюнтером, который видел, как мышь подвесилась таким образом. Если бы полевая мышь была более приурочена к жизни на деревьях, то, быть может, ее хвост сделался бы цепким по строению, что мы наблюдаем у некоторых членов того же самого отряда. Почему церкопитек при его привычках в раннем возрасте не приобрел этого, трудно сказать. Однако возможно, что длинный хвост этой мартышки оказывает ей большую услугу в качестве органа, служащего для сохранения баланса при ее удивительных прыжках, нежели в качестве органа хватания.

Млечные железы встречаются во всем классе млекопитающих и необходимы для их существования; по-видимому, они развились в очень отдаленный период, и мы не знаем ничего положительного о способе их развития. М-р Майварт задает вопрос: «Можно ли допустить, что детеныш какого-нибудь животного когда-нибудь спасся от гибели тем, что случайно высосал каплю едва питательной жидкости из случайно гипертрофированных кожных желез его матери. И если даже так было раз, какие шансы существуют на повторение подобного изменения?» Но дело обстоит здесь не так. Большинство эволюционистов допускает, что млекопитающие произошли от двуутробной формы; а если так, то молочные железы сначала развились в мешке, который характеризует двуутробок. У одной рыбы (Hippocampus) яйца сохраняются и молодь воспитывается некоторое время в подобном же мешке, и американский натуралист м-р Локвуд думает, судя по тому, что он наблюдал над развитием молоди, что рыбешки питаются выделением кожных желез мешка. Теперь что касается отдаленных предков млекопитающих, приблизительно до того времени, когда они еще едва заслуживали это название, то нельзя ли, по крайней мере, признать возможным, что их дети выкармливались подобным же образом. И в этом случае особи, выделявшие жидкость, которая так или иначе была более питательной и имела свойство молока, могли в течение долгого промежутка времени воспитать большее число хорошо выкормленных потомков, нежели особи, выделявшие менее питательную жидкость; при этом кожные железы, гомологичные молочным, могли усовершенствоваться и сделаться более деятельными. То, что железы, находящиеся на известном пространстве мешка, могли развиться более других, находится в полном согласии с широко распространенным принципом специализации; они могли образовать и «грудь», сначала без соска, как у утконоса, стоящего в начале ряда млекопитающих. Я не беру на себя решить, в зависимости от чего железы на одном месте стали более специализированными, чем на другом, может быть, отчасти в зависимости от роста, отчасти как результат употребления или под влиянием естественного отбора.

Развитие млечных желез не имело бы значения и не подпало бы под влияние естественного отбора, если бы новорожденные не могли в то же самое время пользоваться их выделением. Понять то, каким образом новорожденное млекопитающее научилось инстинктивно сосать грудь, не труднее, чем понять, как невылупившиеся цыплята научились разбивать яичную скорлупу, стуча по ней нарочно приспособленным к тому клювом, или как они научились клевать корм, спустя несколько часов после того, как вылупились из яйца. В этих случаях самое вероятное решение вопроса, кажется, состоит в том, что та или другая привычка была приобретена сначала в более позднем возрасте, а потом передана потомку в более раннем возрасте. Но новорожденный кенгуру, как говорят, не сосет, а только прижимается к соску матери, которая обладает способностью впрыскивать молоко в рот своего беспомощного полусформированного потомка. Относительно этого м-р Майварт замечает: «Если бы не существовало особого предохранения, новорожденный детеныш, наверное, погиб бы от проникновения молока в дыхательное горло. Но такое предохранение существует. Края гортани удлинены настолько, что достают до края конца носового прохода, что дает воздуху возможность проникать в легкие, тогда как молоко беспрепятственно стекает по бокам гортани и благополучно проходит в пищевод». Затем м-р Майварт спрашивает, каким образом естественный отбор уничтожил у взрослого кенгуру (и у большинства других млекопитающих, принимая их происхождение от двуутробной формы) «эту, по крайней мере, совершенно невинную и безвредную особенность строения?». В ответ на это можно высказать предположение, что голос, который, конечно, имеет большое значение для многих животных, едва ли мог достичь полной силы, пока гортань вдавалась в носовой проход, а проф. Флоуэр высказал мне соображение, что такое строение служило бы большой помехой для животного, глотающего твердую пищу.

Теперь мы обратимся на короткое время к низшим отделам животного царства. Иглокожие (морские звезды, морские ежи и пр.) снабжены замечательными органами, так называемыми педицелляриями, которые во вполне развитом виде представляют