Ленинград: архитектура советского модернизма, 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

в ЛенЗНИИЭПе, институте экспериментального проектирования, в мастерской Григория Морозова, где особое значение уделялось новаторским конструкциям, а в коллектив проектировщиков входил инженер Алексей Морозов и его ученики.

➧В 1960-х наиболее прогрессивными считались пространственные конструкции, собранные из диагонально смонтированных стержней, которые образуют жесткую «кристаллическую» структуру при небольшом расходе материала. Американский архитектор Стэнли Тайгерман разработал концептуальный проект «Города-матрицы» — плавающей структуры, составленной из стержневых ячеек в виде перевернутых пирамид, способной вместить все функции города. Маслов и Морозовы перенесли фрагмент такой матрицы на берег и претворили ее в реальность. Каркас яхт-клуба на Петровской косе состоит из стержневых пространственных пирамид 3 × 3 метра в основании и 3,5 метра высотой. Направленные вверх по косой стержни несут перекрытия из сборно-замоноличенных кессонов — такой же тип перекрытия с эффектными глубокими кессонами Маслов использовал в совместном с Игорем Фоминым проекте химического факультета ЛГУ в Петродворце.

План 1-го этажа

➧Наружные ограждения третьего этажа выполнены из легких навесных панелей, облицованных алюминием, — надо полагать, отечественные строители попытались на небольшом объекте сымитировать шведские алюминиевые панели, которыми отделана гостиница «Прибалтийская»{37}. Остекление тоже должно было быть наклонным, но тут строители решительно воспротивились, и архитекторам пришлось пойти на компромисс: внутреннее пространство отделено от террас вертикальными стеклянными стенками. Георгий Морозов, принявший руководство проектом после смерти Маслова в 1978 году, сетовал, что в результате такой замены «значительно пострадал эстетический эффект»[408].

Конференц-зал

➧Внутри клубного здания архитекторы старались «обеспечить для яхтсменов максимум комфорта и благоприятные условия для официального и неофициального общения»[409]. Советская специфика сказалась в том, что «официальному общению» придавалось большее значение, и значительную часть объема второго и третьего этажей занимает конференц-зал. Сегодня найти применение этому залу с обходной галереей и верхним светом довольно сложно, что заставляет волноваться за судьбу уникального интерьера, в котором конструкции читаются так же ясно, как и снаружи здания. Конечно, кроме конференц-зала и кабинетов, в клубе были и залы для отдыха, бильярдная, кают-компания и кафе-бар, но вот полноценный ресторан предусмотрен не был. Его закономерно пристроили в постсоветское время, испортив один из фасадов здания.

➧Но в остальном оно хорошо сохранилось и, в отличие от многих построек своего времени, не вызывает раздражения у людей наших дней. Как писал о клубе Алексей Морозов, «единство внешних форм и конструкций само по себе еще не является доказательством высоких художественных качеств сооружения. Но когда это единство подкреплено целостностью и ясностью конструктивной схемы, тогда и художественная форма будет приемлема человеческому восприятию»[410].

39. РЕКОНСТРУКЦИЯ РАЙОНА СМОЛЬНОГО 1960–1981

ГЕНПЛАН Д. ГОЛЬДГОР, Н. ЗАХАРЬИНА, Н. БАРАНОВ, Г. ВАСИЛЬЕВ и др.

ДОМ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ (МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЦЕНТР ДЕЛОВОГО СОТРУДНИЧЕСТВА) 1966–1973

АРХИТЕКТОРЫ Д. ГОЛЬДГОР, Г. ВАСИЛЬЕВ, Т. СЛИВИНСКАЯ

ЛАФОНСКАЯ УЛИЦА, 6, ШПАЛЕРНАЯ УЛИЦА, 55

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ

ЗДАНИЕ ЛЕНИНГРАДСКОГО ОБЛАСТНОГО СОВЕТА ДЕПУТАТОВ (АДМИНИСТРАЦИЯ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ) 1975–1981

АРХИТЕКТОРЫ Д. ГОЛЬДГОР, К. ЕМЕЛЬЯНОВ, Ю. СИТНИКОВ

СУВОРОВСКИЙ ПРОСПЕКТ, 67а

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ

Модернистская интервенция в историческом центре

Это самая крупная градостроительная интервенция, осуществленная в центральной части Ленинграда. Реконструкция района, прилегающего к резиденции городского правительства и партийного руководства — Смольному институту, — намечалась уже в послевоенном генплане Ленинграда. С 1950 года ею занялась 5-я мастерская Ленпроекта, где работал Давид Гольдгор, в 1953-м разделивший руководство мастерской с Евгением Левинсоном, а в 1968-м ставший единственным руководителем.

Вид от купола Смольного собора. 1973

➧В 1980 году, когда реконструкция была близка к завершению, писали, что ее цель — «усилить архитектурно-художественное звучание выдающихся произведений русского зодчества, придать еще большую четкость и стройность системе ансамблей, формировавшихся в течение предшествовавших столетий»[411]. Средства для этого были известны — замена «ветхих и малоценных» построек новыми зданиями, освобождение важнейших градостроительных узлов от «случайных наслоений капиталистического периода»[412].

Проект реконструкции. Вариант 1963 года

➧В 1993-м градозащитник Алексей Ярэма очень жестко высказался о результате: «В окрестностях Смольного монастыря эти люди уничтожили около 50 исторических зданий, Лафонскую улицу (полностью), довели до полной деградации концы Шпалерной, Кавалергардской и Ставропольской и оборвали градоформирующую жизнь Екатерининской и Лафонской площадей. Короче, превратили в пустырь около трех гектаров городской территории и взгромоздили несколько уродливых партийных „чемоданов“»[413]. Давида Гольдгора Ярэма назвал «главным виновником этого злодеяния», а Аракчеевские казармы, больницу Св. Ольги и другие снесенные дома — «ценнейшими, уникальными постройками XIX века».

➧Такие полярные оценки объясняются не только тем, что одна из них опубликована в советском архитектурном журнале, выражавшем официальную точку зрения, а другая — на постсоветском сетевом ресурсе независимым горожанином, но и тем, что основаны они на стадиально разных подходах к наследию.

➧Концепция перепланировки территории вокруг Смольного монастыря и Смольного института, где размещались Ленсовет и городской комитет КПСС, была впервые опубликована в 1963 году, когда понятие исторической среды еще просто не было сформулировано. Тогда считалось, что лучшее, что можно сделать для памятников архитектуры, это расчистить поздние наслоения вокруг, поместить их в парковую среду и открыть максимально выгодные виды, — так предлагал делать еще Щусев в плане «Новой Москвы» 1923 года. И в 1966 году, когда в Москве прошел конкурс на концепцию реконструкции центра, некоторые участники предлагали превратить Замоскворечье в сплошной парк, в котором стоят только одинокие церкви — с победой государственного атеизма их можно было воспринимать как «памятники русского зодчества».

➧В разборе проекта 1963 года (ГАПом на этой стадии была Наталья Захарьина) говорится именно о максимально озелененной территории с отдельно стоящими архитектурными памятниками — Смольным институтом Кваренги, Смольным монастырем Растрелли и Мещанским училищем Фельтена, где тогда размещался юридический факультет ЛГУ. После очистки района от «случайных построек, мелких промышленных предприятий», реконструкции парка вокруг Смольного монастыря и озеленения набережной «зелень этих парков органически сольется с зелеными массивами Таврического сада и соседних территорий, а в дальнейшем эти места могут быть превращены в своеобразный архитектурный заповедник, перекликающийся по своему характеру с парками Пушкина и Павловска»[414]. Звучит заманчиво, не правда ли? Рецензент, член-корреспондент Академии строительства и архитектуры Александр Наумов, один из разработчиков генпланов Ленинграда 1939, 1948 и 1966 годов, даже упрекает авторов проекта в недостаточной решительности — по его мнению, совершенно необязательно было сохранять улицу Смольного, а также спокойно говорит о сносе всей старой застройки вдоль улицы Воинова (Шпалерной), в том числе — комплекса водопроводной станции с водонапорной башней