Сорока и Чайник - Артём Скороходов

— Птичка-попрыгушка выполнит обещание? Клопику нужны кусочки, много кусочков.

Фёдор пошел вперед, запалив огниво.

— Самый-самый главный кусочек! И ты сам его пришел и принес его. Пришел в Сердце Тьмы, — прошептала тьма, дернулась и растворилась.

В комнате, кроме Фёдора, больше никого не было.

* * *

С утра Фёдор проснулся от возмущенных воплей Анафемы.

— «Началось в поместье утро!» — радостно заявил Змей.

— «Приснится же такое», — задумчиво произнес Умник.

— Я уже ничего не понимаю! — возмущалась девчонка. — У меня бред? Горячка? Вы меня чем-то опоили? Вот ответь, ты видишь то же самое, что и я?

— Ыыы, — задумчиво произнес Животное и пожал металлическими плечами.

Фёдор встал, накинул на себя пальто и подошел поближе. Потом отодвинул девушку, которая ладошкой закрывала себе рот и нос, и уставился на три изуродованных трупа, которые рядком лежали перед входом в комнату. У одного из них не хватало руки, у другого было распотрошено тело, третий же лежал без головы. Измазанная засохшей кровью черно-белая одежда не оставляла сомнений, что это были слуги Германа.

— «А может и не приснилось».

* * *

Големы утащили мертвецов в подвал. Живчик растопил большую печь, Чёрт обыскал карманы покойников, не нашел ничего интересного, разрубил их большим мясницким тесаком и стал закидывать остатки в топку.

— Я уже ничего не понимаю, — с закрытыми глазами тихо говорила девушка. — Может, я сплю и это кошмар?

Животное ущипнул ее за бок.

— Ты что творишь⁈ — возмутилась она. — Почему вы все надо мной издеваетесь? Что я вам всем сделала?

Анафема чуть не плакала, но сдерживалась.

— Дома Герман хочет меня сделать идиоткой и отдать замуж, только чтобы я нарожала ему внуков. Тётю Лиззи убили. Отвратительный старик и сумасшедший робот меня похитили и притащили в свое логово с дохлыми крысами и кусками мертвецов. Тут воняет.

Фёдор смотрел на нее и не знал, что ей говорить. То, что он ее отец? Он сам еще не до конца осознал эту мысль. В каком смысле — отец? Вот эта девчонка его ребенок? Его и Инги? Инги, которую он похоронил у себя в душе много лет назад?

— И почему здесь все вверх дном перевернуто? И почему ты бритый и больше не такой старый? И что мне теперь делать? Всю жизнь жить на этой помойке? Я назад не вернусь! Всё, я ушла из дома! Лучше буду жить на этой помойке! С отребьем!

Анафема указала на Фёдора.

— Ладно, — вздохнул тот и решился. — Пора заканчивать этот цирк. Чему быть, того не миновать.

— Не-не-не, — возразил Животное. — Давай посмотрим, куда она в своих размышлениях зайдёт.

Анафема возмущенно посмотрела на него.

— Больше ничего не скажу! — заявила она.

— Твою же мать звали Инга? — тихо спросил Фёдор.

— Да, и что?

— Шестнадцать лет назад у меня была невеста, которую звали Инга.

— И что? В каком смысле? Ты что, намекаешь… Ну, нет! Нет, не может быть. Фу.

— «Фу» — это самое точное, яркое и лаконичное описание тебя, капитан, — радостно заухал Животное.

Фёдор пихнул робота, отчего тот разразился еще большим смехом.

— С чего бы маме связываться со старым… вагабундом!

Фёдор достал папиросы, прикурил от печки, затем лёг на свою лежанку и выпустил струю в потолок. Дурацкая ситуация.

Девушка бушевала еще с четверть часа, Фёдор перестал ее слушать. Он глядел в потолок и думал, что делать дальше. Надо разобраться с Короной. Ее надо вернуть, закрыть все дела с братом. И если ему не приснился Клопик, то, похоже, с ним тоже надо будет что-то делать.

— «Просто беги отсюда», — посоветовал Змей.

— «Место всем теперь известное, скрываться здесь бесполезно. А в подвале теперь еще и трупы в печке, — согласился Умник. — Розыск полиции никто не отменял».

— «Разберись лучше с Улицким», — посоветовал с печки Чайник.

— А с ним-то почему? — спросил Фёдор.

— Ты что, разговариваешь с печкой⁈ — возмутилась Анафема.

— «А ты подумай», — ответил Чайник.

— «Об Улицком упоминали бандиты, говорил Герман, — начал размышлять Умник. — Именно он тебя вытащил из тюрьмы, он отправил тебя на остров. Он рассказал твоим родственникам, что ты просто отправился на каторгу. Так-то да. Слишком много всего завязано на него. Может, он сможет прекратить розыск полиции?»

— Конечно видела я этот портрет! — девчонка раздраженно отвечала роботу. — Это Фёдор, сумасшедший младший брат Германа. Он сбежал из дома, его за убийство посадили на каторгу, где он поднял бунт и его там убили. Герман рассказывал, что он был с самого рождения имбеци…

Она уставилась уже на настоящего Фёдора, и ее глаза расширились.

— Не может быть!

Фёдор раздраженно встал, накинул пальто и вышел из комнаты. Животное же, радостно булькая, продолжил подначивать Анафему.

* * *

— Какое-то соревнование стада слепоглухотупых бегемотов! — раздраженно скрипел знакомый голос. — Если вам ваши мамы не смогли объяснить, какая нога правая, а какая левая, то у меня для вас плохие новости!

— Господин Зиберт! — позвал старика Фёдор через ограду училища.

Прапорщик гневно развернулся, подошел к забору и четверть минуты молча глядел в глаза Фёдору. Его взгляд изменился.

— Через полчаса у моей сторожки, на воротах скажешь, что ко мне, — больше ничего не сказав, Зиберт развернулся и, проклиная всех курсантов, всех родителей курсантов, а также проклятую Хранителем землю, которая породила таких идиотов, принялся дальше гонять карасей.

Молча впустив Фёдора, прапорщик усадил его на табурет. Налил в две мятые металлические кружки мутной жидкости из фляги. Кивком указал Фёдору взять свою и молча, не чокаясь, выпил. Огонь обжег горло Фёдора, он закрыл глаза и выдохнул.

— Рассказывай, — мрачно приказал Зиберт.

Вначале прапорщик слушал молча и не перебивал. Потом принялся ходить по комнате. Закурил и подлил еще своего пойла в кружки. Когда же Фёдор дошел до резни на бронефрегате и того, что он выкинул за борт Гюнтера со спасательным кругом, прапорщик вдруг резко ударил по столу кулаком, отчего вся посуда с жалобным звоном подпрыгнула. Потом он кинулся к полке, на которой в ряд стояли уставы службы, долго там копался, потом выудил мятый лист и хлопнул им на стол перед Фёдором. На бумаге от руки было нарисовано огромное насекомое, которое стоя можно было принять за человеческую фигуру.

— Такие?

— Да. Откуда у вас?

— Так и знал! Продолжай, всё потом!

Фёдор продолжил рассказывать. На самом деле ему действительно становилось легче. Он столько лет носил это в себе. И кто бы мог подумать, что он теперь все это расскажет, как будто даже исповедуется. И кому. Прапорщику Зиберту, который