Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург

Предъявляю сию словарную запись как своего рода паспорт героини этой статьи. Да, она существует, о ней можно открыто говорить и писать, называя по имени. А ведь такой возможности не имели русские поэты, так любившие ее рифмовать со словом „Европа“! Все стихи с этой глобально-исторической рифмой были обречены на существование в „самиздате“, а в собраниях сочинений Пушкина и в царское, и в советское время бедняжка стыдливо заменялась «азбукой Морзе», то есть точками или тире.

„Пристал как банный лист“, – говорим мы иной раз, не задумываясь: а к какой, собственно, части тела банный лист чаще всего пристает? Да, именно к ней. И Владимир Иванович Даль зафиксировал это народное речение в полном виде, включив его в словарную статью „Жопа“. Любопытно, что определение дано здесь не без юмора: „задница: та часть тела, которая во Франции свободна от телесного наказания“. Остроумие великого лексикографа, однако, оценить могли немногие, поскольку единственное издание знаменитого словаря без купюр (после смерти автора, под редакцией Бодуэна де Куртенэ) было большой редкостью.

Официальная культура постоянно боролась с „жопой“, а культура народная норовила ее всем показать. Это видно даже в детском фольклоре, где вместо пресной запевки: „Здравствуй, дедушка Мороз!“ – родилось бесшабашное „Здравствуй, жопа Новый год!“.

Грандиозный скандал разгорелся в 1971 году, когда в русском переводе вышел роман Ивлина Во „Пригоршня праха“. Там есть сцена, где конюший поучает маленького аристократа, свалившегося с пони: „Просто ты распустил ноги, едри их в корень, и сел на жопу“. Так и было напечатано, без точек, черным по белому. Начальство озверело и крепко всыпало издателям по тому самому месту. А высококлассную переводчицу надолго лишили работы. Вот какой ценой приходилось платить за правду жизни и верность оригиналу!

Но все это в прошлом, а сейчас вышедшая на свободу „жопа“ не так уж часто используется в речи для обозначения соответствующей части тела. Для этого подойдут и „задница“, и „попка“, а в контексте медико-анатомическом – „ягодицы“. Нет, это сейчас вырывается как вопль души, как выражение полного отчаяния:

„Ну, жопа!“ Или: „Ну, полная жопа!“ Так выругается человек, оказавшийся в провале, в осаде, в безнадежном положении.

Нередко так восклицаем мы и во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах нашей родины. Когда-то Россия претендовала на то, чтобы стать Третьим Римом, развернувшимся на просторах Евразии. Но не Евразия у нас получилась, вывернулось все наизнанку, и вышла – „Азиопа“, как острят некоторые интеллектуалы. И в этом ироническом словечке, конечно же, проступают округлые очертания ее, родимой. Той, в которой еще долго суждено нам пребывать».[143]

Отдаю должное искрометной иронии профессора Вл. Новикова, который нашел-таки верный тон для представления в словаре этого многострадального слова (замечу в скобках, оно еще и самое безобидное в российской обсценной лексике). Но здесь важно отметить другое: к вульгарным выражениям прибегают не только маргиналы, но и вполне интеллектуально развитые люди, проявляя тем самым нетерпимое отношение к фальшивым стертым идеологическим клише официальной пропаганды.

Кроме того, в русском мате воплощается вопль души, выражение полного отчаяния. У Владимира Высоцкого в «Балладе о борьбе» «жили книжные дети, не знавшие битв, изнывая от мелких своих катастроф… <…> за воинственный клич принимавшие вой»[144]. Но в этом русском вое присутствует и воинственный клич, как у древних племен, накануне сражения приводящих себя в боевое состояние.

Мне довелось близко общаться с людьми, прошедшими штрафбат. Все они в один голос утверждали, что поднимаясь из окопов и в ходе рукопашной схватки никто не кричал: «За Родину! За Сталина!» Звучал отборный русский мат. НО! Ни один из них, будь то выходец из глухой деревни или выпускник ИФЛИ (Московский институт философии, литературы и истории), никогда, слышите, ни-ко-гда! – не позволял себе пускать в ход эту лексику при женщинах и детях. В этом кардинальное отличие людей, прошедших ад, и матерящихся подростков, «свободно» изъясняющихся через губу с девушками на этом наречии. Возможно, им кажется, что сквернословие – признак взрослости. В действительности здесь все с точностью до наоборот. В данном случае ненормативная лексика – признак нравственной недоразвитости. Отсюда вывод, который многим покажется парадоксальным: мат надо заслужить.

Предвижу, какую кислую мину скорчат ревнители педагогической чистоты, какие обвинения, переходящие в проклятия, посыплются на мою седую голову. Тем не менее я продолжаю оставаться в твердом убеждении, что запретных тем для обсуждения с подростками не существует.

Тем более что мат – феномен русской культуры, требующий серьезного к себе отношения. Анализ данного феномена выходит далеко за пределы этих заметок, посвященных исключительно педагогическому аспекту проблемы. Но желающие могут познакомиться с книгой В. И. Жельвиса «Поле брани: сквернословие как социальная проблема в языках и культурах мира» (М.: Ладомир, 2001).

Мат прорастает из толщи веков. И даже это обстоятельство становится предметом опасных спекуляций. Так, например, его происхождение напрасно усматривается в татаро-монгольском иге. Между тем берестяные грамоты домонгольского периода наполнены соответствующей лексикой. Кстати, то же самое, но с точностью до наоборот, утверждают монголы о своей непристойной лексике: будто она заимствована от русских. Уже одно наличие этих распространенных мифов способно отравить отношения между людьми разных национальностей любого возраста, включая подростков.

Социальные нормы меняются: сегодня одни, завтра другие. То, что сегодня относится к ненормативной лексике, завтра становится нормой, и наоборот. Можно привести целый ряд славянских слов, которые ныне считаются грубыми и оскорбительными. Что с того? Никакой тени на наших пращуров это не бросает.

Народная карнавальная культура насквозь пропитана обсценной лексикой. Киноведы хорошо знают, что, когда Андрею Тарковскому потребовались скоморошьи частушки, которые в фильме «Андрей Рублев» блистательно исполняет Ролан Быков, текст их написал инженер, ибо подлинные найденные исторические тексты были целиком непристойного содержания.

Русская классическая литература не могла не отразить эту народную карнавальную стихию. И нам хорошо известны фривольные стихи Пушкина и Лермонтова, где за отточиями легко узнаются знакомые нам с детства непристойные слова. Я уже не говорю о «Тени Баркова» – авторство этой переполненной скабрезностями баллады принадлежит А. С. Пушкину. Шалил наш гений по молодости. Повзрослел и перестал.

Поэтизирую ли я мат? Нисколько. Считаю ли я, что без него прекрасно можно обойтись в устной и тем более в письменной речи? Определенно, тем более что есть блистательные образцы, доказывающие такую возможность.

В поэме Александра Галича «Кадиш» есть такой эпизод. Во двор еврейского детского дома врываются польские полицаи. Двор убирает поляк – одноногий инвалид Первой мировой войны. Между подонками,