Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург

Он убирал наш бедный двор,

Когда они пришли,

И странен был их разговор —

Как на краю земли,

Как разговор у той черты,

Где только – «нет» и «да».

Они ему сказали: «Ты!

А ну, иди сюда!»

Они спросили: «Ты поляк?»

И он сказал: «Поляк».

Они спросили: «Как же так?!»

И он ответил: «Так».

«Но ты ж, культяпый, хочешь жить!

Зачем же, черт возьми,

Ты в гетто нянчишься, как жид,

С жидовскими детьми?!

К чему, – сказали, – трам-там-там,

К чему такая спесь?!

Пойми, – сказали, – Польша – там!»

А он ответил: «Здесь!

И здесь она, и там она,

Она везде – одна,

Моя прекрасная страна,

Несчастная страна».

И вновь спросили: «Ты поляк?»

И он сказал: «Поляк».

«Ну, что ж, – сказали, – значит, так?»

И он ответил: «Так».

«Ну, что ж, – сказали, – кончен бал!

Скомандовали: – Пли!»

И прежде, чем он сам упал,

Упали костыли,

И прежде, чем пришли покой

И сон, и тишина,

Он помахать успел рукой

Глядевшим из окна.

…О, дай мне, Бог, конец такой,

Всю боль испив до дна,

В свой смертный миг махнуть рукой

Глядящим из окна![145]

Легко заметить, что «трам-там-там» – звукопись, передающая отборные ругательства, которые, к слову сказать, есть во всех языках. Но этот, по сути своей, собачий лай лишь высвечивает подлинное благородство героя.

Выше говорилось о русском вое, выражающем отчаяние людей, переживших военный кошмар и прошедших сквозь ад сталинских лагерей. Казалось бы, как обойтись в передаче этих запредельных эмоций без соответствующей лексики? Но В. С. Высоцкому это прекрасно удавалось. Он, как никто другой умевший в своих песнях-монологах перевоплощаться и в штрафника, и в зека, в публичных выступлениях ни разу не воспользовался обсценной лексикой. Гению хватило приличных слов для передачи читателям-слушателям внутреннего состояния людей, испивших до дна горькую чашу истекшего столетия.

Возможно, хотя у меня нет полной уверенности в своей правоте, такой эффект достигался сочетанием поэзии, музыки и артистизма. Три рукава одной реки: музыка, поэзия и лицедейство, сливающиеся в бурный поток, затягивающий нас на глубину постижения сокровенных основ бытия. Ведь оба они, и Галич, и Высоцкий, – барды, непосредственно воздействовавшие на аудиторию. Потому-то, читая сегодня их тексты, немедленно начинаешь слышать их голоса, слава богу, сохраненные на дисках и пленках. Литературным языком обходился и Василий Макарович Шукшин, органично передававший в текстах и на экране народную стихию. Но ведь и он – не только писатель, но и замечательный актер.

Давали себе зарок не пользоваться бранными словами не только воины, но и бывшие зэки. В повести М. Гончаровой «Тупо в синем и в кедах» есть очень точно описанный эпизод. Главная героиня повести Лиза недоумевает по поводу манерности ее пожилой учительницы английского языка Полины, которая одергивает Лизу, задавшую, казалось бы, нормальный естественный вопрос: «А где у вас в квартире уборная?» «Воспитанная девушка должна спрашивать: где можно помыть руки?» – поправляет ее учительница. Рассеивая недоумение Лизы, подруга учительницы разъясняет девочке глубинные истоки такой реакции.

По ложному обвинению Полина отбывала срок в лагере, где сидела вместе с уголовницами, единственным языком общения которых был мат. Тонкая, аристократичная Полина научилась так виртуозно материться, что этим курвам и не снилось. Но по выходе из лагеря дала себе зарок блюсти чистоту языка. Это ее личный протест против всеобщего обыдления, когда блатная феня стала модной даже среди интеллигенции, не говоря уже об открыто матерящихся подростках, включая девушек.

Документальные кадры запечатлели встречу двух замечательных людей: Виктора Астафьева и Георгия Жженова – выдающегося писателя и прекрасного актера, воина и сидельца. Оба, пройдя через суровые испытания, выстояли и оставили свой значительный след в культуре. Оба по праву обладали кодом доступа в запретную зону и чувствовали себя там как рыба в воде. Потому-то при телепоказе фильма их диалог постоянно прерывался запикиванием, что придавало беседе, где все называлось своими именами, особый колорит.

Но вернемся в наши дни. Нынешние тридцати- и сорокалетние родители, не стесняющиеся в выражениях в присутствии своих детей, не испытали и сотой доли того, что пережили их деды. У них по бедности речи ругательные слова выполняют роль связок и междометий.

Стоит ли после этого удивляться трагикомичной ситуации, возникшей на детском спектакле в начальной школе. К очередному пушкинскому юбилею старшеклассники подготовили для маленьких детей инсценировку. Представьте себе прекрасно оснащенный современным оборудованием школьный театральный зал, в котором за происходящим на сцене следят завороженные второклассники. После фразы «Там царь Кащей над златом чахнет» следует удар молнии, звучит роковая музыка, за которой наступает мгновенная перебивка света. И в этот краткий миг в абсолютной темноте и пронзительной тишине звучит тоненький голос девочки-второклассницы: «Б…, страшно-то как!»

В пароксизме смеха согнулся пополам школьный физкультурник, дернулись вперед в стремлении навести порядок классные руководители. Но последовал грозный приказ директора: «Стоять! Это всего лишь междометие, ребенок воспроизводит домашнюю лексику папы и мамы. Тем не менее главная педагогическая задача решена – ребенок впервые в жизни прочувствовал Пушкина. А над лексиконом мы еще будем работать».

Что же касается мата, то школьники встретятся с ним не только в обыденной жизни, но и на страницах выдающихся произведений. Сегодня в школьную программу входит «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына. Как прикажете разъяснять ученикам такие выражения, как «маслице-фуяслице», «смефуечки» и т. п.?

Нет, как хотите, но я искренне убежден в том, что мат нужно заслужить. Не дай нам бог снискать такую заслугу в будущем.

Здравствуй, племя молодое и знакомое[146]

Взрослые люди склонны идеализировать свое прошлое, обрушиваясь на новое, якобы отбившееся от рук поколение. Не вчера это началось.

«В наше время… молодежь… избалованная, ленивая телом и духом и слабая; у нее нет выдержки ни в страданиях, ни в удовольствиях, и вообще она бездеятельна».[147] Написано как будто сегодня. Между тем это строки из диалога Платона «Государство» (середина четвертого века до новой эры). Воистину: «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового