Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

остальной массой»[353]. В современной российской работе «Центральная Азия в составе Российской империи» указывалось, что «правительство, приступая к постепенной ликвидации прав и привилегий казахской аристократии — султанов, стремилось постепенно уравнять их в правах с рядовыми кочевниками с последующим причислением казахов к сословиям государственных крестьян, мещан и купечества»[354].

Заметим, что это вполне соответствовало сложившейся в Российской империи со времён Петра I практике по отношению к мусульманской аристократии, в поддержке которой у российских властей уже не было прежней необходимости. «Экономическое благополучие мусульманских помещиков оказалось подорванным после того, как государство в период между 1682 и 1718 годами лишило их всех вотчин, заселённых земледельцами-христианами. Кроме того, при отказе от крещения они утрачивали свой дворянский статус, и приписывались к государственным крестьянам или купечеству»[355]. Понятно, что представители казахской аристократии не рассматривали проблему в таком разрезе. Тем более что влияние реформы, в том числе на представителей аристократии, сказалось не сразу.

С одной стороны, для Российской империи это был первый опыт перехода к непосредственному управлению казахским обществом. «Образование округов, тесно связанных с органами пограничного управления, должно было содействовать гражданской и военной колонизации, закрепить казахские кочевые аулы на определённой территории, организовать новое политико-административное управление, что создало бы условия для завершения присоединения казахских жузов к России»[356]. У последней ещё не было достаточно военных и материальных ресурсов, чтобы надёжно контролировать положение дел за линиями крепостей. Поэтому округа создаются последовательно, по мере создания для этого соответствующих условий.

С другой стороны, реформа Сперанского предполагала грандиозные перемены в жизни традиционного казахского общества, затрагивала основы его организации. Естественно, что это не могло не встретить сопротивления. И если для части казахской, причём как чингизидской (белокостной) аристократии, так и родоплеменной элиты, это было естественным продолжением их отношений с Российской империей, то для других реформы означали качественное изменение их отношений с Россией. И это изменение было связано с потерей самостоятельности.

В связи с этим очень показательно письмо, которое в сентябре 1824 года написал султан Касым Аблайханов, сын Аблай-хана, отец Кенесары, генерал-губернатору Капцевичу по поводу создания округов и задержания султана Губайдуллы. Султан Касым призывал закрыть округа и объяснить причину задержания Губайдуллы. Тон письма весьма решительный, Касым пишет его не как подданный, а как самостоятельный правитель представителю иностранного государства. «Ежели с вашей стороны произойдут военные действия, то и мы по возможности своей глядеть не будем и не в состоянии терпеть чинимые от России в пределах наших народам вреда, притеснений и всякие обманы. О всём вышеизложенном меня немедленно известить»[357]. Очевидно, что такая позиция влиятельного казахского султана была в том числе связана с чётким пониманием выгодности занимаемого им стратегического положения.

Российская империя всё ещё не имела возможности военным путём установить непосредственный контроль за Казахской степью. Несомненно, что в случае проявления враждебности со стороны казахов и минимальной политической организованности с их стороны немногочисленные российские гарнизоны в новых степных округах оказались бы в весьма уязвимом положении. В то время как казахи теоретически могли оперировать на огромном пространстве, создавая напряжение на весьма протяжённой линии российской границы. Поэтому для успешного проведения реформы Сперанского было важное условие, чтобы её приняли добровольно. Поэтому к недовольству части казахской элиты российские власти всё ещё относились со всей серьёзностью.

Хотя в своём большинстве казахская элита вполне добровольно приняла реформу. С одной стороны, этому способствовали длительный опыт взаимодействия с российскими властями, возникшая зависимость от её поддержки, в первую очередь это касалось чингизидской аристократии. С другой стороны, существовала экономическая заинтересованность казахских племён, как в доступе к российским рынкам, так и в обеспечении торговли между Россией, Средней Азией и Китаем.

Кроме того, казахская элита не могла не отдавать себе отчёта, что ситуация вокруг Казахской степи к началу XIX века заметно изменилась. И дело здесь было не только в самой России и заметном увеличении её военно-политических возможностей. Большее значение имело также усиление среднеазиатских ханств, которые к этому моменту уже доминировали в районе Сыр-Дарьи, присырдарьинских городов и даже частично контролировали Семиречье. В связи с этим у казахов больше не было того пространства для стратегического манёвра, которое у них было ещё в конце XVIII века.

На юге на границах со Средней Азией казахи больше не были политически доминирующей силой. В случае открытого конфликта с Россией им просто больше некуда было откочёвывать, как это делали во второй половине XVIII века противостоящие России Срым Датов, султан Каратай и другие. Между прочим, именно в это время представители Старшего жуза всё чаще обращаются к России с просьбой о принятии в подданство. Это тоже является свидетельством того, что давление на южных казахов со стороны среднеазиатских ханств, в данном случае речь идёт о Коканде, становится слишком масштабным.

Поэтому казахская элита в целом не возражала против предложенной российскими властями реформы. Отдельные её составляющие — султаны-чингизиды и родоплеменная элита, искали у российской власти поддержку для укрепления своего положения в казахском обществе. Кроме того, в Уставе 1822 года было закреплено важное для казахов положение. В параграфе 188 было записано, что каждый казах «имеет право сбывать собственные произведения и изделия свободно как внутри своего округа, так и вне оного, даже и на самой линии, чрез заставы и таможни»[358]. В следующем параграфе 189 указывалось, что каждый казах «может пригонять стада свои через таможни и заставы для продажи во внутренние города»[359]. Султаны также получили серьёзный материальный стимул. Они могли отправлять товары не только в Россию, но и получали право внешней торговли. «Султаны могут отправлять целые караваны за границу»[360]. Доступ к российскому рынку был чрезвычайно важен в целом для казахов, а посредническая торговля между Россией и Средней Азией, а также Китаем, была выгодным предприятием для султанов-чингизидов.

Собственно, поэтому реформа была реализована сравнительно малыми силами и не встретила серьёзного сопротивления. В ней казахскому обществу было предложено очень много «пряников». Кроме того, представители казахской элиты могли полагать, что реформа не будет иметь серьёзных последствий, российское присутствие в степи не станет слишком обременительным и, скорее всего, весьма формальным. Введение бюрократической системы управления на неподготовленную почву заведомо было слишком трудной задачей.

Очень показательно мнение Чокана Валиханова, одного из родственников Касыма Аблайханова, высказанное гораздо позднее указанных событий. «В 1822 году Сперанский составил Сибирское уложение, которое было в 1824 году введено в киргизскую степь. Народ неграмотный, кочевой, с своеобразными понятиями и обычаями был подчинён ни с того ни с сего бюрократической