Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

централизации со всеми её мудрёными инстанциями, атрибутами и названиями канцелярскими, непонятными до сих пор не только киргизам, но и русским»[361]. Несомненно, что формальные бюрократические требования к организации процесса управления должны были наталкиваться на объективные сложности.

Очевидно, что казахские ага-султаны в округах при содействии всего четырёх чиновников, двое из которых были выбранными из числа местных казахских старшин, явно были не в состоянии организовать процесс согласно бюрократическим формальностям Российской империи. Причём казахские представители в округах, что сами султаны, что выборные старшин, в принципе никак не могли работать в качестве настоящих чиновников, в частности, вести всю необходимую переписку, судебные расследования, ещё и бухгалтерию. Они не обладали для этого никакими навыками.

В принципе невозможно было в один день сделать чиновников из вчерашних степных аристократов. К тому же, выполнение всех заявленных требований Устава 1822 года требовало более значительного административного аппарата, причём очевидно, что теоретически он должен был состоять в первую очередь из числа выходцев из местного населения. Заведомо было понятно, что невозможно обеспечить жёстко регламентированную систему управления кочевым казахским населением только за счёт командирования чиновников из России.

Но Устав вообще не учитывал необходимости какой-либо предварительной подготовки управленческих кадров из местного населения. Он предусматривал только обучение отдельных детей султанов в русских школах. Между прочим, это вообще было важным отличием модернизации, проходившей в рамках Российской империи от опыта европейских колониальных империй. К примеру, в Британской Индии в той её части, которая находилась под непосредственным британским управлением, управленческая администрация создавалась в основном из местных кадров с соответствующей системой подготовки.

Немаловажно также, что Устав возлагал на местные власти в лице султанов целый ряд обязательств, которые выходили за рамки чисто бюрократических функций. Например, согласно параграфу № 138 «содержание духовенства вообще возлагается на попечение султанов»[362]. В принципе это была обычная практика для кочевой государственности. Но вопрос заключался в источниках финансирования таких расходов. Согласно Уставу султаны рассматривались в качестве российских чиновников, им полагались выплаты содержания от государства. При этом Устав допускал, что казахи «могут, по нынешнему их обыкновению делать вспоможения своим султанам»[363]. Речь в данном случае шла о традиционных выплатах вроде «согыма» и других формах поддержки в натуральном виде в пользу чингизидской аристократии.

Однако такие выплаты поддерживались только обычаем и не могли считаться стабильным источником доходов для султанов, особенно в условиях происходящих в степи перемен. В принципе на первом этапе реформы они могли рассматривать жалованье от российской власти в качестве приятного дополнения к обычным доходам. Среди них были поступления от выполнения султанами политических функций, когда они ещё обладали реальным влиянием в степи, к примеру, доходов от посреднической торговли со Средней Азией. Султаны обладали влиянием в земельных вопросах, в распределении пастбищ. Они располагали целой группой зависимых только от них людей, которых называли туленгутами, содержали большие хозяйства, получали подарки от внешних государств, той же России.

Естественно, что с потерей политического статуса у чингизидской аристократии все эти доходы должны были со временем потерять своё значение. К примеру, без политического веса султанов их претензии на подарки от населения больше не имели никакого практического смысла. Кроме того, у степной элиты не было такого важнейшего источника доходов, типичного для аграрных империй, как собственность на землю. В то же время движимое имущество в виде скота зависело от её политических возможностей.

Поэтому, собственно, реформа Сперанского предполагала одновременно сохранить и все обычные обязательства степной элиты, а также и её возможности. Дополнительно, для обеспечения доходов новой администрации вводился ясак, который собирался в размере одна единица со ста голов скота. Кроме того, на казахов возложили также поддержание внутренних связей внутри округов[364]. Такая система налогообложения полностью соответствовала практике времён Монгольской империи и была хорошо знакома и российским властям и казахам. Обязанность обеспечивать внутренние связи в Монгольской империи, а потом и в России, называлась ямской повинностью. Размер ясака в одну голову со ста голов скота также вполне соответствовал традиционным налогам кочевого населения в исторических государствах чингизидов.

Но к началу XIX века в казахском обществе такого налога, как ясак, уже не существовало. Его сбор должен был стать частью обязанностей новой администрации. Она должна была собирать его от имени России, опираясь при этом на российские гарнизоны. Само по себе это было очень сложной задачей.

Несомненно, что сам факт введения такого налогообложения и плюс к этому ещё и пятилетнего льготного периода на время после образования каждого округа, говорит об очевидной осторожности российской администрации. Для неё введение административного устройства в Казахской степи было абсолютно новым и довольно важным делом и она, несомненно, хотела избежать сложностей. Традиционная имперская монгольская система налогообложения была знакома кочевникам и в то же время не являлась чрезмерно обременительной. В любом случае она выглядела более выгодной, чем налогообложение по мусульманским законам (зякет) в южных казахских районах, которые оказались под управлением среднеазиатских ханств.

Зякет с кочевников обычно взимался в размере 1/40 часть от имевшегося скота. Султан Сюк Аблайханов из Старшего жуза в 1832 году писал губернатору Омской области, что кокандцы взяли с подведомственных ему казахов, которые уже считались подданными Российской империи, пошлину по одному с 50 или 40 штук баранов[365]. Естественно, что такая налоговая нагрузка воспринималась как более тяжёлая по сравнению с российской, которая, как указывалось выше, рассчитывалась по ставке один к ста. К тому же она была ещё не слишком обязательной к исполнению. Это во многом объясняет, почему казахи из южных районов в начале XIX века обращались к России с просьбой о принятии подданства. Очевидно, что их беспокоило, если они должны платить налоги одновременно и России, и Коканду. Поэтому Сюк Аблайханов просил российские власти о защите от кокандцев.

Характерно, что реформа Сперанского сочетала как современные для своего времени подходы к организации управления обществом, так и довольно архаичные, вроде системы налогообложения из чингизидского периода истории. Здесь было предусмотрено конкурентное разделение властей в округах, не в контексте классического понимания исполнительной и законодательной властей, а с точки зрения традиционной чингизидской аристократии, которую теперь назначали на должность, и конкурирующих с ними выборных представителей от родоплеменной элиты.

При этом собственно чингизидская аристократия воспринималось только как чиновники на службе, никак не аристократическое сословие общества. В параграфе 274 прямо указывалось, что «султаны, над подведомственными им киргизами не имеют права ни владетеля, ни помещика, но суть только волостные правители, от высшего начальства с согласия народа поставленные»[366]. Для Российской империи в первой трети