Зорге и другие. Японские тайны архивных дел - Александр Евгеньевич Куланов

глазами видевшая морских офицеров, «стоявших» на дне моря с привязанными к ногам камнями, работавшая у большевиков в статусе «трофейного врача», дважды арестованная, познавшая все ужасы и унижения и чудом избежавшая расстрела, она рассказала отцу о том, что происходило и происходит в Советской России на самом деле. А тут ещё в Токио приехал назначенный новым советником полпреда СССР, бывший товарищ братьев Вановских по подпольной работе Иван Михайлович Майский. На вопрос Александра Алексеевича, стоит ли ему возвращаться на родину, советник ответил без дипломатических экивоков: «Нет. Не советую»14.

Токио Вановский не покинул. Потому 40 лет спустя его реакция на вопрос Владимира Цветова, не хочет ли он хотя бы на время приехать в СССР, оказалась несколько смятой.

«Наш корреспондент сообщает…»

Борис Чехонин разыскал Вановского в 1964 году. Это была первая из нескольких встреч с ветераном – та самая, на которую Александр Алексеевич пришёл с сотрудником японской контрразведки. Они встретились в холле престижной гостиницы «Окура», и почти девяностолетний Вановский произвёл на Чехонина в целом хорошее впечатление. Мы не знаем, о чём они говорили на самом деле, но поначалу Борис Иванович собрался подготовить «позитивный» репортаж о первом партийце: «Разной силы тайфуны потрепали моего собеседника. Там, где-то в России, – тюрьмы, подполье, борьба, здесь, в Японии, – страх потерять работу, бесправие лица, не имеющего гражданства, но он выстоял и сейчас, когда ему 90 лет. Он прям как стрела, отлично видит и слышит».

Во время интервью «инвалид революции», поинтересовался, не извратят ли «Известия» его слов. Чехонин уверил, что нет, и не солгал – интервью просто не напечатали. Беседу Вановского с Владимиром Цветовым не опубликовали тоже, но…

В журнале «Юность» № 4 за 1969 год вышла большая статья Цветова под названием «Наш корреспондент сообщает из России…». Материал был посвящён поискам японских журналистов, встречавшихся с Лениным, но начинался с рассказа о Вановском – в варианте Цветова – Ванновском. Владимир Яковлевич писал, что о старом партийце, живущем в Японии, ему рассказал тот самый Майский – бывший советник полпреда СССР в Токио. Найти же Вановского в токийском районе Синдзюку удалось лишь спустя несколько лет и после долгих и сложных поисков, что странно – ведь совсем незадолго до этого с Александром Алексеевичем встречался Чехонин, и Цветову, чтобы получить адрес, достаточно было спросить его у коллег. Впрочем, главное, что встреча состоялась.

«Совсем лысый, с дрожащими руками, старый, но всё ещё прямой, – писал советский журналист, – Ванновский, казалось, забыл обо мне. Он вспоминал свою долгую жизнь, обращаясь только к микрофону. Мысленно Ванновский был далеко, за пределами этой комнаты. Я оглядел ее. На полках расставлены как попало посеревшие от пыли книги – рядом с английским изданием “Гамлета” виднелись корешки прошлогодних номеров эмигрантского “Нового журнала”; сборник материалов “Первый съезд РСДРП”, выпущенный в Советском Союзе, соседствовал с дореволюционным изданием Александра Блока и томиком древних японских преданий “Манъёсю”. Видно было, что за письменный стол никто давно не садился: на пыльной поверхности остался чёткий след от футляра моего магнитофона. Ванновский говорил о дореволюционной Роccии, о Первом съезде РСДРП, делегатом которого он был, о расправах с революционерами, о тюрьмах, ссылках…»

Сегодня, имея на руках запись того интервью, сделанного вопреки желанию интервьюируемого, мы знаем, что Александр Алексеевич не говорил «о проникновении в Японию ленинизма, об огромном влиянии вышедших здесь трудов Ленина», как писал об этом Цветов в «Юности». Да, старейший из партийцев должен, обязан был об этом говорить – ради последней в жизни поездки на родину. И говорить исключительно в положительном ключе. «Если что-то против Ленина – нет», – чётко зафиксировал позицию Москвы журналист. Вановский и сам это прекрасно понимал. Россию перед смертью он увидеть хотел и на встрече с корреспондентом как будто тренировался, много говоря о бывшем единомышленнике и разделяя позицию КПСС, но… только во внутренней политике:

«Во-первых, он сохранил государство от распада. Оно распадалось, Керенский не мог сохранить его. Ленин, хотя и жестокими средствами, государство сохранил – это его большая заслуга».

Но «во-вторых», Вановский переходил к критике советской внешней политики, что, конечно, было совершенно недопустимо: «В Пекине сидят умные люди. Они понимают, что соединяться им с Советским Союзом против Америки нет расчёта, так как это приведёт к ослаблению Китая. Гораздо выгоднее, если Америка столкнётся с Советским Союзом. Тогда обе стороны ослабнут и они голыми руками возьмут Россию. Поэтому Советскому Союзу нет смысла враждовать с Америкой».

Услышав это, Владимир Цветов вновь опешил, попытался возражать, а потом, будто вспомнив что-то, вдруг спросил: «Александр Алексеевич, а вот знаете, я слышал от кого-то, что вы поддерживаете связь с кем-то из американского посольства – работником американской разведки. Это правильно?»

Тут пришла очередь замешкаться Вановскому: «Я знаком с русскими американцами, а что они там делают – чёрт их знает. Я не знаю. Один мой ученик был, а так никаких особенных связей у меня нет. Насчёт разведки… я совершенно не интересуюсь этим вопросом. Я по-японски не говорю. Никакой от меня пользы не может быть. По-английски тоже не очень…»

В конце концов опытный советский журналист пришёл к тому же выводу, что и дипломат из ОГПУ ровно за 40 лет до этого: пускать Вановского на родину нельзя – даже ненадолго, и дальше просто записывал на плёнку… самого себя. Цветов самым обстоятельным образом изложил Вановскому «позицию партии и правительства», завершив разговор, возможно, неожиданным для самого себя выпадом: «Если вы до конца честный и твёрдый человек, эмигрировать нечего. Если вы не согласны с коммунистическим строем, оставайтесь, выступайте против, боритесь – пусть даже вас расстреляют!»

Вановского не расстреляли – он не поехал, а интервью не напечатали. Спустя два года в «Юности» появилась статья о том, что должен был сказать «инвалид революции», но так и не сказал, а опровергнуть текст было уже некому.

28 ноября 1967 года Александр Алексеевич потерял сознание и попал в больницу. Когда 16 декабря в возрасте девяноста трёх лет он скончался, его японские друзья исполнили завещание: похоронили старого революционера у подножия горы Такао неподалёку от Токио, где тот до последних лет любил совершать конные прогулки. Надпись на памятнике выбили на русском языке, – чтобы те из соотечественников, что окажутся в этих местах, легко могли найти его могилу.

Когда мы пришли туда в ноябре 2022-го, это оказалось невозможно. По истечении полувека после захоронения, могила одного из девяти основателей РСДРП была признана бесхозной и уничтожена. Осталась лишь поминальная табличка за спиной у огромного лежачего Будды, бесстрастно взирающего на очередные войны, революции, юбилеи и могилы, каждые полвека сменяющие одна другую.