Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

царя, которому якобы угрожала опасность. И когда бояре объявили о смерти Дмитрия, народная совесть отказалась быть соучастницей в этом злодеянии. Сначала в Москве, а потом и по всей Руси пошли гулять темные слухи о спасении сына Грозного от рук убийц.

Уже через несколько дней после смерти Дмитрия стали рассказывать, что во дворце убили не царя, а похожего на него сына какого-то немца или поляка, которого застали в царской спальне во время нападения на Кремль. Говорили, что труп, публично выставленный на Красной площади под видом останков Дмитрия, был с бородой, в то время как Дмитрий был лишен всякой растительности на лице. Сыграла свою роль и маска, брошенная на грудь покойника, – уверяли, что с помощью ее заговорщики хотели скрыть лицо убитого человека, выдаваемого за царя. Передавали также, что Дмитрий за несколько часов до бунта тайно покинул Москву вместе со своим любимцем Михаилом Молчановым, чтобы убедиться, кто из подданных верен ему, а кто нет. В подтверждение этого слуха рассказывали, будто в ночь на 17 мая по приказу царя из конюшни вывели трех турецких лошадей и что на другой день их не обнаружили на месте. Слугу, который седлал этих лошадей, Шуйский якобы замучил до смерти. Убегающего царя будто бы узнали на нескольких почтовых станциях, где он менял лошадей, а владелец дома, в котором Дмитрий остановился на ночлег, разговаривал с ним и привез в Москву его собственноручное письмо. В нем Дмитрий жаловался на неблагодарность своих подданных, обещал вскоре вернуться и строго покарать бунтовщиков. Через неделю подобные письма в большом количестве были прикреплены к воротам боярских домов, разбросаны по улицам, торгам и площадям.

Поляки, стремившиеся отомстить Шуйскому, подогревали эти толки. Станислав Бучинский, один из секретарей Дмитрия, утверждал, что вместо царя убит молодой боярин, чрезвычайно на него похожий, а повар-француз, служивший у Мнишека, рассказывал, что с недавних пор Марина повеселела и, конечно, по той причине, что узнала о спасении мужа.

Народ, относившийся в целом к Дмитрию благосклонно, доверчиво внимал этим россказням. Непопулярность восстания 17 мая возрастала еще и потому, что по прошествии нескольких дней после него на Московское государство обрушились жестокие и необычные стихийные бедствия, в которых увидели возмездие за бунт против законного наследника Грозного. Жестокие холода уничтожили все посевы. Особенно сильно пострадала растительность именно в окрестностях Москвы – у деревьев и кустарников высохли верхушки, как будто их опалило огнем. Сторонники Шуйского уверяли, что это покойный царь-еретик с помощью сатаны спускался на землю, чтобы околдовать Московское государство.

Для пресечения нежелательных слухов и толков Шуйский разослал по всему государству грамоты от своего имени, а также от имени бояр и царицы Марии Нагой, матери Дмитрия, в которых утверждалось, что убитый был не сыном Грозного, а Гришкой Отрепьевым, самозванцем, еретиком и чернокнижником, что он намеревался уничтожить православную веру и ввести латинство и лютеранство, перебить московских бояр и отдать западные земли польскому королю, – словом, опубликовал полный набор лживых обвинений, с помощью которых ему удалось вооружить москвичей против поляков в ночь на 17 мая. В добавление к этим грамотам в Москве с Лобного места ежедневно зачитывались подлинные и мнимые вины Дмитрия: расточение казны, собранной предыдущими государями, распутство, святотатство… Отсюда же оглашались вымышленные истории из жизни Гришки. Для их подтверждения в Москву привезли отчима Гришки Отрепьева, его мать и брата – все они целовали крест и клялись, что убитый царь назывался Григорием и до того был монахом в Чудовом монастыре. А так как множество людей видели настоящего Гришку, приехавшего в Москву с Дмитрием, говорили, что это-де был другой монах – не то какой-то Пимен, не то некий Леонид, принявший по наущению самозванца имя Отрепьева.

Но всем этим россказням мало верили, как и уже известному нам «Извету» Варлаама. Русские люди оставались в убеждении, что бумага все стерпит. Действительно, Шуйский лгал напропалую. В торжественных грамотах он объявлял народу, что его провозгласили царем представители всех областей и земель, а венчал на царство патриарх. Между тем области и земли впервые узнавали о его воцарении из этих грамот, а преемника патриарху Игнатию еще не назначили. Венчание на царство, состоявшееся 11 июня, прошло, по словам современника, «довольно жалким образом», ибо во время этой церемонии «было много крестьян, но мало бояр». Боярство, не принадлежавшее к аристократии, относилось к «княжескому царю» враждебно.

Большие надежды Шуйский возлагал на канонизацию мощей ребенка, покоившихся в Угличе. По его распоряжению туда направилась комиссия, состоявшая из нескольких епископов, архимандритов и именитых бояр. Они вскрыли гробницу. «Тогда, – оповещал подданных Шуйский в своих грамотах, – церковь наполнилась удивительным благоуханием, а тело князя Дмитрия Ивановича оказалось совершенно нетленным. Также цело было его жемчужное ожерелье, кафтан, сапоги и, наконец, шелковый, шитый золотом и серебром платочек, который он держал в левой руке. В целости сохранились даже орешки, лежавшие на его трупе. Говорят, что этими орешками царевич играл, когда его убили, а так как они были обагрены его кровью, то их и положили вместе с ним в гроб».

«Рассказывают также, – добавлял царь, – что, если кто-либо пораженный каким-нибудь недугом подходил к его гробнице, тотчас же был исцеляем».

13 июня мощи мнимого Дмитрия были доставлены в Москву. В торжественной процессии участвовал сам царь, шедший пешком за гробом, в окружении епископов и бояр. В шествии приняла участие и царица Мария. После крестного хода и захоронения мощей в Архангельском соборе она всенародно винилась в том, что утаила смерть сына. В тот же день возле раки нового святого начались исцеления. Не все доверяли совершившимся чудесам. Многие полагали – с основаниями или без оснований, – что исцелившиеся были обманщики, прикидывавшиеся больными по распоряжению Шуйского. В глазах не только иностранцев-протестантов, но и многих русских людей эта поспешная канонизация, имевшая столь заметную политическую подоплеку и совершенная во время духовного безначалия Церкви, должна была выглядеть чрезвычайно подозрительной. Дальнейшие события показали, что так оно и было. Не очень-то верили раскаянию матери Дмитрия и клятвам Шуйского относительно самозванства убитого царя. Чего стоили обличения тех, кто еще совсем недавно клялся в обратном, всенародно признавая Дмитрия сыном и законным царем и благодаря Небо за спасение царевича от ножей годуновских наймитов, а еще ранее удостоверяли смерть царевича в припадке падучей?

Неудовольствие против Шуйского в самой Москве выплеснулось очень скоро. 4 июня, в воскресенье, большая толпа москвичей обступила царя в Кремле, в то время как он шел к обедне, и собиралась побить его камнями. Шуйский сохранил присутствие духа. Желая показать, что он вовсе не