Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

– Теперь не сомневаемся, – возразили посланцы князя. – Истинный Дмитрий умел лучше обходиться с ратными людьми!

Эти слова заставили лжецарька призадуматься. В конце концов он согласился на личное свидание с князем. Правда, в последнюю минуту он попытался увильнуть, но Рожинский самовольно ворвался в приемную палату и заявил, что не уйдет, пока не выйдет тот, кто ему нужен. Самозванец был вынужден протискиваться к своему «трону» сквозь свиту князя, которая и не подумала дать ему дорогу. Рожинский соблаговолил коснуться губами грубой лапы самозванца, но в остальном вел себя с ним как господин со слугой. Все вопросы были улажены согласно его желанию. Меховецкий потерял свое влияние и был отстранен.

Эта уступчивость не прибавила авторитета самозванцу среди поляков. Во время смотра, устроенного для него Рожинским, шляхтичи громко требовали денег и, не стесняясь, обсуждали, тот ли этот царь или не тот. Лжедмитрий попытался обуздать их средством, которое так хорошо срабатывало на русских. Приняв грозный вид, он закричал:

– Молчать, б… дети!

Но поляки тотчас завопили еще громче, засверкали сабли, и самозванцу пришлось искать спасения в бегстве. Его дом был оцеплен солдатами Рожинского. В отчаянии самозванец до полусмерти накачался водкой. Только усилиями князя Адама Вишневецкого и других панов удалось спасти нализавшееся величество от грозившей ему расправы.

Отныне характер движения против Шуйского изменился. Если ранее это было восстание обманутых русских людей в защиту законного царя Дмитрия Ивановича, то теперь оно превратилось в военное предприятие польской аристократии против России. Позже к польской струе примешался мощный казацкий поток.

Лжедмитрий пытался заручиться поддержкой Сигизмунда III. В феврале 1608 года он отправил в Краков своего приближенного, еврея Арнульфа Калиевого, наделенного всеми полномочиями для ведения переговоров. Самозванец соблазнял короля обещанием в благодарность за помощь выплачивать полмиллиона злотых ежегодно.

Однако его посол был встречен весьма холодно – опыт убеждал короля быть осторожнее. На сейме порешили пока что не признавать ни Шуйского, ни самозванца московским государем. На настроение Сигизмунда не повлиял и обширный мемориал, присланный по этому делу Юрием Мнишеком из Ярославля. Воевода писал, что верит в спасение Дмитрия, и советовал королю возобновить договор, заключенный с Дмитрием в 1604 году.

Тем не менее с наступлением весны дело самозванца пошло успешно. Имя Дмитрия и на этот раз действовало безотказно – города сдавались один за другим. Полякам не нужно было применять силу – все дело делали грамоты Лжедмитрия, поджигавшие крепости лучше всякой артиллерии. Эти грамоты призывали русский народ, с одной стороны, отступиться от Шуйского, с другой – не верить самозваным царевичам, ловить их, бить кнутом и сажать в тюрьму до царского указа. «Ведомо мне учинилось, – писал самозванец, – что грехов ради наших и всего Московского государства объявилось в нем еретичество великое: вражьим наветом, злокозненным умыслом, многие стали называться царевичами московскими». Для примера он велел убить одного такого неудобного родственника, «сына» Федора Ивановича, находившегося в его лагере с шайкой казаков.

Разбив войско Шуйского под Волховом, самозванец двинулся прямо к Москве, надеясь, что и она сдастся так же легко, как остальные города. 1 июля он подошел к Первопрестольной. Поляки в восхищении смотрели на огромный город, сиявший бесчисленными куполами. Однако Москва казалась вымершей – ни единой живой души не было видно на ее стенах. Никто не торопился и открывать ворота.

Вначале поляки разбили лагерь в подмосковном селе Тайнинском, где находился царский дворец, служивший местом остановки при выезде государей из столицы или въезде в нее. Здесь выяснилось, что некоторые русские из войска самозванца сочувствуют москвичам. Ночью пушкари заклепали орудия и попытались бежать в Москву. Их изловили и посадили на кол.

На следующий день паны сочли выбранное место неудобным для лагеря и отошли на запад, к селу Тушино, в восьми верстах от Москвы. Рожинский смелым налетом разбил превосходящее его по численности московское войско воеводы Скопина-Шуйского, пытавшееся преградить ему путь. После этого поляки спокойно расположились в Тушине. С этих пор москвичи стали звать самозванца Тушинским вором, навсегда закрепив за ним это имя в истории.

Шуйский вновь оказался в затруднительном положении и переменил свое отношение к пленным полякам. Он уже не думал о выгодном мире с Польшей, а заботился только о том, чтобы сейм признал его законным московским государем. Теперь ярославские узники нужны ему были для того, чтобы обличить самозванца, – кому же лучше всех было сделать это, как не сандомирскому воеводе и его дочери!

Уже в мае с пленниками стали обращаться более снисходительно, улучшили их содержание и всячески обнадеживали возможностью скорого освобождения. 22 мая 1608 года последовал приказ готовиться к отъезду в Москву. Три дня спустя Юрий Мнишек с Мариной, родней и 110 спутниками, преимущественно женщинами, детьми и прислугой, спешно выехал в столицу. 162 шляхтича остались в Ярославле, ободренные обещаниями воеводы позаботиться об их участи.

Из других городов в Москву везли князя Константина Вишневецкого, Тарлов и Стадницких.

В Москве пленников уже ожидали польские послы – князь Друцкий-Соколинский и пан Витовский. Переговоры шли трудно, стороны обвиняли друг друга в провоцировании резни 17 мая 1606 года и разных злокозненных замыслах. Наконец удалось заключить перемирие на три года и одиннадцать месяцев. Шуйский обещал возвратить свободу всем пленным полякам и не позже 8 октября доставить их к польской границе; Юрий Мнишек обещал, что не будет называть Тушинского вора своим зятем и не выдаст за него замуж свою дочь; Марине воспрещалось пользоваться титулом московской царицы. Сигизмунд III обязывался отозвать Адама Вишневецкого, Рожинского и других «вельмож и ротмистров» из тушинского лагеря. Кроме того, по требованию Шуйского, Юрий Мнишек отослал от своего имени письмо к Рожинскому с увещеваниями оставить Вора. Это послание не произвело никакого впечатления. Да и сам воевода был столь податлив лишь потому, что желал как можно быстрее развязать себе руки. В Ярославле он уже вступил в переписку с Вором, который любезно пересылал его письма в Самбор и утешал воеводшу. Мнишек без колебаний признал Вора Дмитрием.

Расчеты Шуйского не оправдались. Поляки продолжали толпами прибывать в тушинский лагерь. Этому способствовала беспокойная обстановка в самой Речи Посполитой. В июне 1608 года там закончился рокош Зебжидовского. Гордый пан прибыл в Краков и просил прощения у короля. Но другие мятежники составили новую конфедерацию и продолжали смуту. Положение их было крайне шатко, и они ожидали помощи из Москвы – от второго Дмитрия, так как первый Дмитрий, как мы помним, охотно поддерживал врагов Сигизмунда. Эти-то мятежные ротмистры и вели свои отряды в Тушино. Ежемесячно туда приходило не менее тысячи поляков.

В сентябре на тушинской