Названный Лжедмитрием - Сергей Эдуардович Цветков

Ворота открылись; из них вышел Гонсевский. Нащокин, не слезая с лошади, сказал ему:

– Князь Федор Иванович Мстиславский, князья Василий и Дмитрий Ивановичи Шуйские и другие бояре велели сказать вам: в государстве вашего государя известно было, что после смерти Ивана Васильевича, царя и государя нашего, его сына, царевича Дмитрия Ивановича вскоре не стало на свете. Однако монах Григорий, Богданов сын, будучи дьяконом, впал в чернокнижие и убежал от наказания в Литву, государство вашего государя, где назвался царевичем Дмитрием Ивановичем, обманув и вас, и нас; а люди ваши вошли с ним в московские пределы. Тогда народ наш взбунтовался и, как царя Бориса Федоровича не стало, принял вора к себе царем; и он, будучи на государстве, воровал, бесчинствовал, хотел веру нашу христианскую искоренить и ввести еретическую веру. А царица, которую он называл своей матерью, созналась боярам, что он не ее сын, и все, узнавши это, не захотели более того терпеть и убили его. Вор уже мертв. Но вы, коль прибыли от вашего государя и всей земли вашей послами, то не бойтесь никакой беды: бояре приказали строго вас охранять, и предостеречь вас, чтобы вы не оказывали помощи старосте Саноцкому и другим польским людям, потому что они не с вами, а вы не с ними пришли. Они с воеводой сандомирским сюда приехали, хотели Москву заесть, и всякие обиды чинили русским людям.

Гонсевский на это отвечал:

– Правда, было у нас известие, что после великого государя вашего Ивана Васильевича остался сын Дмитрий, и слышали мы также, что Борис приказал его тайно убить. Но когда явился этот человек в наших государствах, то доказывал, что он истинный Дмитрий Иванович и что Бог его чудесно избавил от смерти. Люди наши, как прежде жалели о кончине Дмитрия, так потом радовались, увидев его живого; а ваши люди и думные бояре посадили его на государство. Теперь, как ты говоришь, узнали вы, что он не истинный Дмитрий, и убили его. Нам до этого дела нет: пусть вам Бог помогает по правде вашей! Мы, послы, уверены в своей безопасности, ибо не только в христианских, но и в бусурманских государствах охраняется безопасность послов. Впрочем, благодарим бояр за расположение. Что же касается до старосты Саноцкого и других польских людей, подданных его королевского величества, которые приехали с воеводой сандомирским, то они сюда прибыли не на войну, не с тем, чтобы овладеть Москвой, а на свадьбу, будучи приглашены тем, кто у вас был государем, и вами самими чрез посла вашего. Они не имели ни малейшей догадки о том, чтоб это был не истинный Дмитрий, и не делали никаких бесчинств. Если же кто-нибудь из людей низшего звания сделал что-либо дурное, – никто за виноватых не стоит; но нельзя же всем терпеть за одного. Поблагодари же бояр за их расположение и передайте от нашего имени пожелание, чтобы они постарались остановить пролитие крови подданных его королевского величества, ни в чем неповинных и защищенных мирным договором между нашими государствами. Сохрани Бог, если станут их мучить перед нашими глазами, – тогда мы не станем смотреть на пролитие крови наших братьев, а пойдем с ними умирать. А что из этого впредь может выйти, думные бояре сами легко могут рассудить.

Нащокин передал эти слова Шуйскому и тот поспешил в Белый город, где, как ему сообщили, москвичи бились с Вишневецкими.

Действительно, там происходило настоящее сражение. Князь Константин Вишневецкий стоял на дворе Стефана, господарчика молдавского, располагавшегося возле стены Белого города. Когда поднялась тревога, он с четырьмя сотнями конных латников попытался пробиться в Кремль, чтобы помочь царю и Мнишеку. Однако ему пришлось возвратиться назад, так как все ворота Белого города были закрыты и охранялись стрельцами, а улицы были завалены бревнами. Преследуя поляков, москвичи ворвались на двор и овладели подсобными помещениями, но были остановлены ружейным огнем из господского дома. Поляки вели стрельбу очень умело – появляясь и исчезая в окнах. Они даже забавлялись, выбрасывая из окон деньги, дорогие платья и золотые вещи и стреляя по смельчакам, пытавшимся подобрать их. Кроме того, раза три они делали вид, будто сдаются и затем внезапным залпом клали по нескольку десятков москвичей, устремлявшихся на крыльцо. Горожане прикатили пушку, однако за неимением пушкаря навели ее слишком низко и первым выстрелом повалили своих же товарищей. Тогда, бросив пушку, они залезли на ближайшую башню и стали осыпать оттуда господский дом стрелами и пулями. Полякам пришлось туго; толпа перед домом все прибывала.

Шуйский явился как раз вовремя. Въехав на двор, он не мог удержаться от слез, видя множество тел москвичей, валявшихся вокруг дома, где засели Вишневецкие (поляки якобы убили около 300 русских, сами потеряв при этом 17 или 19 человек). У крыльца князь бросил шапку вверх в знак того, что хочет говорить. Вишневецкий выглянул в окно. Шуйский предложил ему сдаться, пообещав сохранить жизнь всем полякам и подкрепил свои слова крестоцелованием. Князь Константин поверил ему и приказал своим людям сложить оружие; тем не менее Шуйскому пришлось лично сопровождать поляков до Кремля, чтобы оградить их от народной ярости.

Бояре взяли под свое покровительство и других знатных панов из свиты Мнишека и Марины – почти все они, за редким исключением, остались целы-невредимы. Меньше повезло простым шляхтичам. Москвичи без труда врывались в дома, где квартировалось до десятка поляков, и убивали их без пощады, «как собак», по выражению очевидца. Наиболее отчаянная резня шла на Никитской улице в Белом городе. Здесь проживали шляхтичи из свиты Марины и польские жолнеры, телохранители Дмитрия. Им не дали ни сойтись вместе, ни толком разобраться, что происходит. Заговорщики окружали их дома и кричали им:

– Великий государь приказал взять у вас оружие!

Многие поляки поддавались на эту уловку и выходили безоружные к толпе; народ тут же набрасывался на них, рубил, колол, вспарывал им животы, отрубал руки и ноги, носы и уши, выкалывал глаза и глумился над обезображенными трупами, таская их на веревке по улицам и придавая мертвым телам непристойные положения.

Тех, кто пытался сопротивляться, ждала та же участь, но они по крайней мере погибали достойно, предварительно положив на месте нескольких своих убийц.

Несколько часов на Никитской улице не смолкали крики:

– Бей, режь Литву! Перенимай, не допускай до Кремля! Они хотели царя и бояр извести!

Резня в городе продолжалась почти до полудня. Иностранные очевидцы, оставившие записки о событиях этого дня, считают, что москвичи убили от 1702 до 2135 поляков. Убитых русских никто не считал.

Среди тех,