Белый омут - Фёдор Григорьевич Углов

— Ну хорошо, в чем тогда ваша недоработка, как вы утверждаете? — спокойно допытывался секретарь. — Что вы, по-вашему, недоглядели?

Гуляев на какое-то время растерялся, потому что он не ожидал, что разговор примет такой оборот, но растерянность его была мимолетной, он нашелся тут же, без особого труда направив беседу по другому руслу.

— Мы сколько раз предупреждали нашего участкового товарища Мелешкина, — напустив на пухлое женоподобное лицо выражение строгой взыскательности, сказал Гуляев. — Он должон знать, что такое суббота и воскресенье, чем они пахнут… И вот допустил халатность, может, недоучел чего или поленился лишний разок в клуб заглянуть, а мы теперь за него расхлебывай! Пальнул бы для блезиру два холостых в воздух — и никакого ЧП и не было бы! Я так понимаю… Пускай даст свои объяснения!

Участковый вскочил, громыхнув сапогами, по-солдатски вытянулся, держа в одной руке на сгибе, как торт, форменную фуражку, но секретарь райкома нетерпеливым жестом остановил его:

— Сидите пока, товарищ Мелешкин! Ваш рапорт вряд ли поможет теперь делу. — Он досадливо поморщился, кончиком языка облизал губы, точно его мучила жажда. — Неужели вы на самом деле верите, что все дело в участковом, который вовремя не оказался в клубе? Если бы все было так просто, то вся проблема была бы решена быстро: поставили бы дежурного милиционера в местах скопления молодежи — и полный ажур! Никаких драк, никакой пьянки, а прежде чем выпить, пишут участковому заявление, чтобы он наложил резолюцию… Так, что ли?

Кто-то, не выдержав, хмыкнул в углу комнаты, но секретарь, похоже, не собирался их веселить, голос его звучал, все больше наливаясь силой и гневом:

— Ведь вы только подумайте! Ходят по вашей улице парни с ножами в карманах и кого хотят могут пырнуть в бок! Что им чужая жизнь!.. Да разве с этим может справиться милиция? Да перестань мы водкой торговать, установи сухой закон — самогон будут гнать… Но самое главное — эти парни с ножами разве поумнеют, придут в себя? Разве их дремучие головы озарятся иным сознанием?

Тося вся напряглась, слушала секретаря со всевозраставшим смятением, страшась, что вот сейчас он назовет ее имя — ведь она же отвечает за все, что делается в клубе, и кто же обязан нести ответ за это ЧП, как не она? Но странно, о ней ровно забыли, может быть, вспомнят в конце, когда нужно будет кого-то наказывать?

— Эта беда, товарищи, не на день, не на два, а на годы, — говорил секретарь. — И если мы до конца не поймем природу этой воинствующей пустоты и слепой жестокости и не найдем, как с нею бороться, то вся наша жизнь будет под угрозой… Речь идет о судьбе молодых людей, которые рождаются от пьяниц, о преступности, которая не уменьшается, а все больше от этой страшной заразы… Но нам нужно что-то предпринять уже сегодня!

И тут из глубины комнаты сразу отозвалось вразнобой несколько голосов:

— Судить этих мерзавцев надо!

— И перво-наперво этого главаря, который с конской челкой! От него вся зараза! Он всех тут с толку сбивает и натравливает на курсантов!

— А наша милиция с ним, как с малым дитем, нянчится! Даст ему пятнадцать суток, и опять он гуляет на свободе!

— Это уж не паршивая овца в стаде, а волк в овчарне! Дай ему волю, и он кому хошь горло перегрызет!

— Пока он не вернулся с последней отсидки, у нас тут такого срама не было! Завелся сорняк и все поле глушит!

— И показательно судить, чтоб другим неповадно было!

Секретарь переждал волну возгласов, чуть расслабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу, чтобы легче было дышать.

— Судить мы их, конечно, будем… Райком получил письмо с таким же требованием от начальника училища и отдельно от курсантов, которые не могут смириться с тем, как бездумно и безответственно отнеслись к этому наши следственные органы… Я не случайно пригласил сюда начальника милиции — пусть он посмотрит в глаза вашему доброму председателю, которому подъем зяби дороже человеческой жизни, и пусть они оба подумают, что ими руководило, когда они спасали от возмездия этих распоясавшихся хулиганов!

Он уже был спокойнее, чем вначале, хотя волнение, видимо, не улеглось в нем: глаза лихорадочно поблескивали за стеклами очков, ровно красивший щеки румянец как бы отхлынул, лицо было бледным и словно похудевшим. Выдавали его состояние и руки — он то брал со стола пресс-папье и машинально начинал откручивать металлическую шишечку, то барабанил пальцами по стеклу, пока руки его не натолкнулись на раскрытые ножницы, оказавшиеся под слоем бумаг, и тогда он отдернул пальцы, точно обжегшись.

— Пока мы, к сожалению, боремся не с причинами, а со следствиями, ликвидируем то, что приносит пьянка… Я еще не читал ни в одной газете, чтобы где-то успешно победили зеленого змия и поделились бы своим опытом с другими… Правда, в последнее время стали чаще писать о том, к чему приводит пьянка: раздоры в семье, прогулы на производстве, злостное хулиганство, бессмысленные убийства… Конечно, и печать, и то, что мы будем как-то регулировать торговлю спиртным, всякие массовые мероприятия, и разъяснительная работа, и принудительное лечение помогут нам в этой борьбе, но было бы наивно думать, что они спасут нас от этой страшной беды! Мне кажется что все здесь сложнее…

Тося подалась вперед, надеясь услышать вот сейчас про то спасительное средство, которое известно этому решительному бескомпромиссному человеку.

— Для того чтобы общество справилось с этим злом, нужно, чтобы каждый поднялся в своем развитии на новую нравственную и духовную ступень… Вот почему какие бы экономические задачи мы ни ставили нынче перед собою, как бы ни заботились о подъеме нашего хозяйства и благосостояния, о зерне и мясе, есть одна сторона жизни в нашей деревне, которая представляется мне наиглавнейшей, — я опять-таки имею в виду нравственную, духовную сторону этой жизни… Для нас самое важное — знать, какие люди растут в нашей деревне, о чем они думают, что у них за душой…

Наконец, словно перебрав все мелкие предметы на столе, он сцепил в замок руки, тихий, с хрипотцой голос его зазвучал увереннее и резче:

— Недавно я разговорился с одним колхозником, мудрым и насмешливым человеком, и он так определил содержание духовного пайка современной деревни: «Дают что положено — кино, вино и радиозакуску!» — И, переждав прокатившийся по рядам смех, продолжал без улыбки: — А человек нынешней деревни не хочет жить на этом урезанном пайке, он требует бо́льшего! А мы, к несчастью, пока даем ему очень мало, и там, где мы не в состоянии удовлетворить духовные потребности