Воспоминания. От службы России к беспощадной войне с бывшим отечеством – две стороны судьбы генерала императорской армии, ставшего фельдмаршалом и президентом Финляндии - Карл Густав Эмиль Маннергейм

разногласия, не ставя под угрозу безопасность. Но так ли это на самом деле? Разве Аландская конвенция, которая сгладила самые серьезные разногласия, так долго разделявшие две Скандинавских страны, не сделала это ценой потенциальных будущих больших опасностей, открыв дорогу на Север между двумя странами? Любой, кто пытается составить хотя бы поверхностное мнение о проблемах обороны Севера, должен понимать, что результатом конвенции стало нечто прямо противоположное повышению безопасности.

Защита страны – не пустой звук, надо открыть глаза людям, пока еще не поздно, и позволить им увидеть и понять, на какие жертвы все еще приходится идти».

Готовность, с которой консервативные газеты страны заявили о своем понимании моих взглядов, меня очень порадовала, но вскоре со стороны социал-демократов поступил протест в очень недвусмысленных выражениях. Председатель партии Вайно Таннер в интервью газете «Суомен социалдемокраатти» признал, что мои слова были умеренными и оправданными, но мы зашли слишком далеко, поскольку увеличение ассигнований на вооруженные силы, по его мнению, привело бы к финансовой катастрофе.

Я спросил: как человек, занимающий ответственный пост, может утверждать, что без надежной обороны нам удастся избежать осложнений во внешнем мире? Директор Таннер ответил встречным вопросом: «Кто, занимая ответственный пост, может утверждать, что независимость страны можно гарантировать расходованием еще больших сумм на ее оборону?» И добавил, что социал-демократическая фракция в парламенте не может согласиться с каким-либо увеличением расходов на вооружение, поскольку первая предпосылка сохранения нашей независимости заключается в том, чтобы каждый гражданин имел такой уровень жизни, чтобы он считал, что за независимость стоит бороться.

Помимо материальной слабости вооруженных сил, меня беспокоила внутренняя борьба, которая угрожала нашему единству. Старые разногласия 1918 года постепенно устранялись, но разразилась борьба за язык. В силу исторического развития страны финноязычному населению на протяжении многих поколений приходилось мириться с подчиненным положением его родного языка. Однако теперь между двумя лингвистическими группами установился баланс. Даже если шведский язык с учетом доли говоривших по-шведски финнов занимал слишком важное положение, было прискорбно, что другая сторона зашла слишком далеко в своем шовинизме. В группе меньшинства тоже были экстремисты, которые затрудняли достижение компромисса. В период, когда в любой момент безопасность и благосостояние нашей страны могли оказаться под угрозой, эти внутренние распри были заметны за рубежом, а потому имели немалое политическое значение. Лингвистическая битва затруднила сближение со Швецией. В то же время пропаганда карельской «ирреденты», которую вела студенческая организация, действовала раздражителем в наших отношениях с Советским Союзом.

Лично у меня мой шведский язык никогда не вызывал чувства отделенности от моих финноязычных соотечественников, и я всегда называл себя финном. В моей семье идею финского языка отстаивал еще мой дедушка, бывший председателем Выборгской апелляционной палаты.

Однако было ясно, что лингвистическая битва была ценным оружием для тех, кто хотел изолировать и ослабить нашу страну. В шведской прессе часто высказывалось мнение, что это стопроцентное финское движение поставит препятствие на пути создания современного оборонительного союза. Не было никаких сомнений, что такого рода внутренние раздоры не должны ставить под угрозу гораздо более важные дела.

Обсудив этот вопрос с моими старыми друзьями и соратниками, генералами Ханнесом Игнатиусом и Рудольфом Вайденом, мы решили, что необходимо что-то предпринять для достижения дружеского согласия в языковой битве. Для этого составили и подписали обращение к народу Финляндии, опубликованное 6 февраля 1935 года.

В этом обращении мы призвали к терпимости и пониманию, напоминая народу, что во время Освободительной войны шведоязычные и финноязычные граждане сражались бок о бок, проявляя одинаковое мужество и дух жертвенности, гибли как братья и были похоронены в одних могилах. Мы выразили уверенность, что при наличии доброй воли могут быть удовлетворены законные пожелания обеих групп населения, и граждане нашей страны, не теряя сил, получат возможность посвятить себя работе по повышению уровня жизни и защите Отечества.

Мировая политическая тенденция уже ясно показывала, что между великими державами растут разногласия. 9 марта 1935 года Германия объявила о своем намерении создать люфтваффе, а 16-го числа того же месяца ввела воинскую повинность. В тот же день Франция ввела двухлетнюю воинскую повинность. Германия нарушила Версальский мирный договор, но Франции и Англии не хватило смелости вмешаться. Закончилось все беззубыми протестами в Лигу Наций. Неудивительно, что Франция, как и до 1914 года, пошла на сближение с Россией. В мае 1935 года между Францией и Советским Союзом был подписан пакт о взаимопомощи. Вскоре после этого по Лиге Наций был нанесен новый удар, когда Италия напала на Эфиопию, нападение, которое можно было бы предотвратить, если бы в Лондоне и Париже находились сильные правительства.

Летом Геринг, министр-президент Пруссии, в своем качестве министра авиации и главы новых ВВС Германии, пригласил меня посетить немецкую авиационную промышленность. Стремясь углубить знания в области развития воздушной техники, полученные во время посещения Хендона, я принял приглашение и в сентябре отправился в Берлин. Это оказался особенно ценный визит, который убедил меня, что новые руководители Германии с большим мастерством и скоростью занялись созданием новых вооруженных сил, в особенности ВВС. Благодаря ключевой позиции Геринга ВВС получили наибольшие ассигнования. Началось с великолепного, но еще не достроенного Министерства авиации в Берлине, все было стремительно и современно. В особенности это касалось внушительных заводов Юнкерса и Хенкеля, а самолеты, которые мне там показали, ничем не уступали виденным мной годом ранее в Хендоне, а то и превосходили их вследствие быстрого развития авиационной техники. Мне также продемонстрировали кое-что из подготовки летчиков, и я впервые увидел, как планеризм используется на первом этапе подготовки авиаторов. По возвращении домой я обсудил этот вопрос с руководством наших военно-воздушных сил, и мне также удалось заинтересовать нашу Ассоциацию ВВС этим недорогим и эффективным методом обучения.

Одним из положительных моментов в тяжелой потере престижа Лиги Наций было то, что Швеция назначила комиссию для разработки новой схемы обороны. В Финляндии это было расценено как признак более жесткой оборонительной политики, которая могла бы открыть возможности для создания современного оборонительного союза.

Я начал обсуждать эту мою любимую идею во все более расширяющихся кругах и почувствовал, что нашел достаточное понимание. Я предложил правительству, чтобы Финляндия заявляла о своей позиции, и это было сделано, когда премьер-министр Кивимяки, фактически поддержавший меня в моих начинаниях, 5 декабря 1935 года выступил в парламенте со следующим заявлением по внешней политике Финляндии:

«По мнению Финляндии, из всех ее соседей Скандинавские страны, в особенности Швеция, подвергаются наименьшему риску втягивания в войну или подобные войне опасные политические события. В результате они пользуются лучшими возможностями для сохранения своего