Цена разрушения - Адам Туз

Нет смысла дискутировать о том, не стоит ли нам подождать ещё <…> в задачу <…> правительства не входит ломать голову <…> над методами производства <…> Либо сегодня у нас есть частная промышленность, и в таком случае именно она должна размышлять о методах производства, либо мы считаем, что определять средства производства — задача правительства, и в таком случае у нас отпадает нужда в частной промышленности.

Не дело государства — встревать в конфликты между частными производителями, как поступил несколькими месяцами ранее Шахт, поддержав Vestag в его противостоянии с Кепплером из-за германской железной руды.

Задача Министерства экономики заключается всего лишь в том, чтобы устанавливать цели для национальной экономики, а частная промышленность должна осуществлять их. <…> германская промышленность либо осознает новые экономические цели, либо выявит свою неспособность выжить в современную эпоху, когда советское государство принимает гигантские планы. Но в таком случае на дно пойдёт не Германия, а в крайнем случае несколько промышленников.

Угрозы Гитлера по традиции достигают максимального накала в последней части меморандума, где речь идёт об уклонении бизнеса от валютного контроля. В полном соответствии с курсом Геринга и Гейдриха на реквизиции Гитлер нападает на тех, кто укрывает ценные иностранные активы:

За этим в некоторых случаях скрывается презренное желание на всякий случай иметь в своём распоряжении определённые зарубежные ресурсы, которые таким образом оказываются недоступны отечественной экономике. Я рассматриваю это как целенаправленный саботаж <…> обороны Рейха и потому считаю необходимым, чтобы рейхстаг принял два следующих закона:

1. Закон, предусматривающий смертную казнь за экономический саботаж, и

2. Закон, возлагающий на всё еврейство ответственность за весь ущерб, причинённый германской экономике отдельными представителями этого сообщества преступников…

Помимо этих конкретных целей, Гитлер призывал принять «многолетний план» с целью решения различных очерченных им задач. За этим скрывался политический момент. Лишь после того, как национал-социалистическое государство продемонстрирует такой безжалостный стиль руководства, которого требует ситуация, оно будет вправе просить от германского народа тех жертв, в которых вполне может возникнуть нужда. В частности, Гитлер, по-видимому, имел в виду мрачные летние предсказания, из которых следовало, что острая нехватка иностранной валюты может вызвать необходимость в нормировании одежды и животных жиров. Подобное бремя было бы терпимым лишь в том случае, если бы германский народ знал, что партия осуществляет уверенное руководство страной. Поэтому меморандум Гитлера завершался постановкой двойной задачи перед составителями нового экономического плана:

I. Немецкая армия через четыре года должна стать боеспособной.

II. Немецкая экономика через четыре года должна стать пригодной к работе в военное время.

Таким образом, на вопросы, поставленные Герделером и Фроммом, Гитлер дал такой ответ, который нисколько не противоречил общей позиции, занимаемой им с 1920-х гг. В конечном счёте Германию спасут лишь завоевания, но не торговля. И военная кампания должна была начаться через четыре года, что полностью соответствовало планам перевооружения и расширения армии.

О значении этих требований свидетельствует дальнейшая судьба «Меморандума о Четырёхлетнем плане». В сентябре 1936 г. его полный текст получили только Геринг и военный министр Бломберг. Альберту Шпееру экземпляр меморандума достался в 1942 г. в наследство от Фрица Тодта. Ялмар Шахт, против которого было явно направлено большинство аргументов Гитлера, так никогда и не увидел полный текст меморандума. Но когда до него дошли вести о намерениях Гитлера, он впал в панику. Около полудня 2 сентября он позвонил одному из своих ближайших союзников в армейских кругах, полковнику Томасу из военно-экономического управления Вермахта, и умолял его поговорить с Бломбергом. Технологии производства синтетического сырья, на которые возлагал такие надежды Гитлер, ещё не были готовы. Объявив о намерении Германии порвать со всемирным рынком, Гитлер «затягивал петлю у нас на шее»[629]. Торговые партнёры Германии рассердятся и сорвут все попытки Шахта повысить объёмы экспорта. Более того, это может подтолкнуть Великобританию и другие европейские страны к тому, чтобы последовать примеру Америки и закрыть свои рынки для субсидируемого импорта из Германии. Однако бывшие друзья Шахта в армейских кругах бросили его. Бломберг отказался вмешиваться, а сам Томас не проявлял инициативы[630]. 4 сентября 1936 г. на секретном совещании прусского совета министров Геринг зачитал ключевые положения из меморандума Гитлера[631]. В стенографическом протоколе совещания его выступление сократилось до следующих пророческих слов: «Начнём с предположения, что конфликт с Россией неизбежен. Что способны сделать русские, сможем сделать и мы». В дальнейшем же все экономические меры должны приниматься так, «как если бы нам предстояла неминуемая война!». Пятью днями позже сообщение о Четырёхлетнем плане фюрера, сопровождавшееся злобными антисемитскими тирадами Геббельса и Гитлера, было сделано перед ликующими толпами на ежегодном партийном съезде в Нюрнберге[632]. Однако в этом варианте плана о войне не упоминалось. Было объявлено, что задача Четырёхлетнего плана — всего лишь сохранить немецкий уровень жизни и обеспечить германских трудящихся работой после того, как завершится перевооружение.

Последовавшие недели стали периодом серьёзной неопределённости. Хотя Геринг публично обозначил себя в качестве номинального главы нового «многолетнего плана», он не получал на это официального мандата от Гитлера. Популистские элементы в партии были возмущены той важной ролью, на которую претендовал Геринг, имевший репутацию представителя истеблишмента[633]. Да и с Шахтом ещё не было покончено. В конце августа он прибыл в Париж с целью обсудить возможности по улучшению франко-германских экономических отношений. Судя по всему, он поднял вопрос о колониальных уступках и злободневную проблему обеспечения германской промышленности достаточным количеством сырья, без которого она не могла нормально функционировать[634]. В одном из докладов даже сообщалось, что он добивается «валютного урегулирования» с Францией, то есть скоординированной девальвации рейхсмарки и франка. Собственно говоря, представляется, что Шахт, возможно, стремился привязать рейхсмарку к трёхстороннему валютному соглашению, о котором мировой печати было в конце концов объявлено рано утром 26 сентября 1936 г. На протяжении следующих недель вслед за французами девальвацию произвели швейцарцы, голландцы, чехи и итальянцы. Борьба, развернувшаяся в итоге в Берлине, нашла отражение в дневнике Йозефа Геббельса, который 30 сентября сделал краткую запись: «Шахт добивается девальвации…». Ему помешал лишь поспешный демарш Вальтера Функа, бывшего редактора деловых новостей, а с 1933 г. — статс-секретаря в геббельсовском Министерстве пропаганды. Узнав о намерениях Шахта, Геббельс записал: «Функ пошёл прямо к фюреру <…> он вмешался». Согласно похвальбе Геббельса, лишь благодаря этому своевременному вмешательству Функ «предотвратил в Германии