Дитя чумного края - Натали Абражевич

Содрехта ковали меч специально ко вступлению. Вершитель, как его назвали, делался ему под руку и с напуствием: да оправдает он в твоей руке свое название — не столь уж многим братьям доставалось столько чести. Сын ландкомтура, пусть и не первый — все же не обычный юноша.

— Она тогда сказала “О, какой красивый” — и забыла. Все трындела о другом. Зато ты подошла потом и попросила посмотреть поближе. И мы час сидели во дворе за бергфридом, чтобы никто не видел, что я отдал меч простой послушнице — и вот тогда я радовался и гордился. Понимаешь? Вот такую вот жену я бы хотел, а не пустоголовую дечонку с этими ее “красиво”.

— Ну… Я-то тебе женой не стану, — напряженно хохотнула Йер.

— Я знаю. Да и не в тебе тут дело. Просто орденская чародейка это понимает, а вот Орья — нет. У той всех мыслей — дурость бабская. Клянусь, она здесь столько лет, а я ни разу не услышал от нее хоть бы единой мысли не про свадьбу и помолвку.

Йер смотрела на мальчишку, видела, как он старался объяснить все то, о чем давно уж думал, и на самом деле понимала. Она попрощалась с мыслями о том, чтоб выйти замуж, когда поняла, что брату Монрайту нет дела, и что Духи в самом деле взяли в жертву все надежды на простую и обычную жизнь, что ей остается только служба. Но в те редкие моменты, когда что-то заставляло ее ненадолго представлять несбыточное, она тоже думала, что предпочла бы Орденского брата, что без лишних слов прекрасно понимал бы, почему все это было важно.

— Ее научили быть просто женой, но не женою орденского брата, — наконец сказала Йер. — Позволь ей это.

— Я и позволяю, — с ироничной горечью ответил Содрехт. — Делает и говорит, что хочет. Когда все-таки поженимся, надеюсь, вышлю ее в город и пусть там сидит и тоже делает, что хочет, только бы не доставала. Ее в самом деле научили быть женой, поэтому я и спокоен — раз за столько лет сама не научилась думать, то и дальше вряд ли уж научится. А если вдруг подумает, то не осмелится — у всех-то на глазах.

Йер одновременно было обидно за подругу и тревожно: она вовсе не была уверена, что кончится так безобидно.

— Это ведь нечестно, — все-таки решилась высказать она. — Орья тоже ведь не выбирала этого.

— Ну значит, мы с ней будем одинаково несчастны.

Йер вздохнула. Ей хотелось бы сказать, что все-таки не одинаково, но не хотелось рисковать поссориться, и оставалось только хохлиться и щуриться на солнце, уносящее с собой остатки дня.

Взглянул и Содрехт. Может, что-то понял в выражении лица Йерсены, может, без того понятно было, что она не произносит вслух, но только он подумал и сказал:

— Я ведь не буду у нее последним мужем.

Йер не ожидала этой фразы и того, как поменялся тон. Она невольно вскинулась и присмотрелась к удивительно спокойному, но мрачному лицу.

— Я шепчущий, — спокойно пояснил ей Содрехт, видя удивление. — Дар будет медленно меня сжирать, а разум станет угасать. Орья поубивается — для виду ли или все-таки от широты души — а после вытрет сопли и спокойно пойдет за кого-нибудь еще. Если ей сильно повезет, то даже не придется слишком долго ждать.

— Но вы же не переживаете рубеж в полвека. Это еще очень много лет, — не то заспорила, не то засомневалась Йер.

— Да. А ты интересовалась, сколькие и до него не доживают? Или же что делается с нами перед тем, как разум меркнет окончательно? — Он помолчал. — Задумывалась, почему брат Виланд здесь, а не ушел на запад?

— Почему? Я слышала, что что-то со здоровьем.

— Да потому что, пусть пока он ничего, ему уже нельзя туда — там будет слишком много магии. А он уже не в состоянии отгородиться даже с амулетом — здесь-то дом учения обходит стороной. На самом деле… Я не думаю, что он сумеет до пятидесяти доскрипеть.

Йер сжала мерзнущие пальцы в собственной ладони и внимательно смотрела Содрехту в глаза. Он не смотрел в ответ — таращился куда-то в сторону.

— Боишься? — выдохнула она тихо. — Дара, магии? Меня и Орьи?

Он чуть вздрогнул, замер — только ветер трепал пряди. В горах снова зазвучал тягучий заунывный вой.

Йер в напряжении ждала.

— Я больше злюсь. — Она заметила, что он не опроверг ее слова. Ничто из них. — Родиться с этим даром. В жены взять колдунью. Быть отправленным сюда, как будто в родном замке для меня бы места не нашлось. — Теперь настала его очередь драть траву. Он зажал пучок в ладони, а затем пустил его по ветру и смотрел, как вертятся травинки. — Много лет назад сама традиция облатов началась с того, что Ордену нужны были заложники, чтобы Рода, какие присягнули, не решились бунтовать или интриговать. С тех пор все будто изменилось, и теперь никто не просит присылать нас, это делается добровольно, потому что выгодно иметь в столице связи. Только почему-то чувствую себя я именно заложником.

Йер промолчала. Сорвала с губы сухую корочку.

— А знаешь, что в особенности злит? — Содрехт мгновенно сменил тон и все-таки взглянул в ответ так резко, что Йерсена вздрогнула. — С тобою я могу об этом говорить. А с Орьей — нет.

Она молчала снова. Потому что в голове сквозила мысль: а почему с ней — можно? Она ведь не в силах ни помочь, ни даже что-нибудь сказать в ответ.

* * *

Орья тянула Йергерта за руку, а тот это позволял, хотя и вяло упирался.

Стоило шагнуть под арки галереи между резиденцией Верховного Магистра и домом конвента, как в лицо стегнул злой ветер, налетевший из предместий.

— Стой.

Орья недоуменно оглянулась. Йергерт на мгновение задумался, что ей сказать — простое “нет” она не принимала.

— Незачем идти в фирмарий. Даже если будут волдыри, позорно бегать к полусестрам из-за ерунды.

— Но это глупо, — она убежденно уперла руки в бока. — Ты что же, в самом деле станешь мучаться с ожогами просто из гордости?

Йергерт держался, чтобы не скривиться.

Дело, к сожалению, было не в гордости. Он сам не знал из-за чего предпочитает избегать родителей с таким усердием — прошли те времена, когда они могли хоть что-то ему сделать. Мать теперь уж руку не поднимет, а решит орать — так он найдет, что ей ответить, а отец… Он — попросту развалина, теперь