Дитя чумного края - Натали Абражевич

уже почти не походящая на человека. Йергерт сомневался, что за бледным и измученным лицом еще осталось что-то от того, кем Гертвиг был хотя бы года три назад — про молодость, какой он не застал, никто не говорит.

И Йергерт чуть ли не до бешенства терпеть не мог тот факт, что вот от этих двух нелепо жалких человек он вынужден шарахаться так, будто их боится. Только сделать ничего не мог. Мысли о том, чтоб встретиться, почти что парализовали, отупляли.

— Я не мучаюсь. Уже даже не чувствую.

— Еще бы чувствовал на ледяном ветру! А я вот вижу, — Орья подошла поближе, чтобы разглядеть в упор, — что весь подбородок красный.

— Если просто красный, значит, и не будет волдырей. Вино окрасило.

Он настороженно следил за тем, насколько близко она оказалась. На глазах у Содрехта и Йер он не одергивал Орьяну — потому что без того все видели, что он здесь ни при чем и потому что еретичка пристально следила краем глаза каждый миг. Как только Орья отставала, та как будто бы теряла интерес и Йергерт все не мог понять, что изменилось. Он не помнил, чтобы в ее поведении читалось столько безразличия до этого. Но стоило ему уехать, и она как будто позабыла про него, про то, что у нее нет права отводить глаза.

Но так или иначе, он мог быть спокоен там, при них. Здесь, где они одни — другое дело.

Он вдруг понял, что до этого не замечал, чтоб Орья уделяла ему лишнее внимание наедине. Это впервые.

— В самом деле? — фыркнула она. — Нам до фирмария два шага, а ты упираешься?

— Я сразу говорил, что нечего там делать.

До сих пор ему не приходилось прилагать усилия, чтобы поддерживать придуманную братом Бурхардом историю — Орьяна делала все за него. Теперь он думал, нужно ли хоть что-то сделать самому. Особенно сейчас, когда не смотрит Йер.

Они молчали. Свистел ветер, еще более колючий в тени стен. От кладки веяло до боли стылым холодом. Шло время.

Орья не спешила отходить, и резкие порывы вынуждали подол котты обнимать крепкие ноги и очерчивать икры и бедра, западать меж них.

— Скажи, я правда тебе нравлюсь? — она подняла лицо, чтоб заглянуть в глаза. В тени зеленые айну почти сливались с кожей.

Чтоб не думать над ответом слишком долго, Йергерт коротко пожал плечами. Он не знал, что лучше говорить, но знал, что если четко скажет “да”, то будет вынужден делить с нею ответственность за то, чего не делал.

Орья гордо и самодовольно усмехнулась. Йергерт понял: ей хватило этого, чтоб быть уверенной.

Она шагнула еще ближе, но сложила руки за спиной, не прикасалась. Подол котты теперь вился у него в ногах и путался с плащом.

— На самом деле?

Йергерт сдерживался, чтобы не спросить, что она делает. Он видел, что она играет. Знал, что если выразит неудовольствие, все кончися. И понимал, что это было бы разумнее и правильнее, но не мог забыть, что отвратительно пронзительный взгляд рыжих глаз теперь почти не обращается к нему.

— Ты знаешь, что здесь часто ходят? — вместо этого спросил он.

Будь на месте Орьи кто угодно, он бы мог не беспокоиться и не переживать.

— Ну, пока-то никого здесь нет. К тому же, мы не делаем ведь ничего такого. Просто говорим.

— Ты думаешь, что все настолько слепы и глупы? Любой поймет.

— Кто что поймет? Ты видел, что я позволяла себе перед Содрехтом? Ему плевать. А больше это никого касаться не должно.

Йергерт с досадой отвел взгляд. Гадал, что думает она о нем: что он вот так возьмет и тронет женщину, обещанную его другу? Что настолько глуп или беспечен, чтобы сделать это там, где всякий может видеть?

— Что вообще ты хочешь от меня? — решился он.

Теперь Орьяна отвернулась и поежилась.

— Мне холодно.

Она, пожалуй, попросту тянула время, но тон не терпел раздумий. Йергерт вынужденно стянул плащ, набросил на нее.

— Ну так уйдем.

Орья кивнула, только с места не сошла.

— А знаешь, сколько раз подать мне плащ додумывался Содрехт? Ни единого. — Она смотрела в землю, выговаривая это.

Йергерт чувствовал, как ветер лезет ему в ворот. Он подумал, что, пожалуй, Содрехт в этом молодец.

— Пойдем уже.

— Постой. — Он уже дернулся уйти, но замер. — Постоим еще немного так.

Йергерт вздохнул, но ветер спрятал этот вздох. До некоторой степени он ощущал к ней жалость: в самом деле, что бы она ни творила, Содрехту плевать. Тот взял бы в жены и корову, прикажи семья. И Орья, чуть услышав, что кому-то симпатична, кинулась воспользоваться этим с жадностью, с какой к колодцу кинулся бы погибающий от жажды.

Йергерт удивился сам себе: на миг мелькнула мысль, достаточно ли он ее жалеет, чтоб воспользоваться тем, что Содрехту плевать.

Хотя Орьяна не сказала этого, он понимал, чего она просила. И отлично знал, что жутко взбесит Йер, если исполнит это.

— Йергерт… — жалобно окликнула она, но продолжать не стала, словно умоляла все понять без слов.

“Пусть сделает это сама” — подумал он. Шагнул назад, к колонне, чтобы спрятаться под ней, и поманил Орьяну за собой. Та кинулась, не думая.

Он стукнулся спиной о кладку — без плаща она казалась даже холоднее, чем он ожидал, — и вынужден был придержать за плечи Орью. Странно было ощущать под пальцами свой плащ, лежащий на чужих плечах.

Она привстала на носочки, но не до конца была уверена, что делать дальше.

Йергерт не встречал такого раньше: чтобы девушка могла уверенно потребовать того, чего желает, но при том настолько слабо представляла, как же это происходит. В ее беспардонной требовательности было что-то завораживающее. Он не отводил глаза.

… не отводил, пока не понял, что они уже целуются, и он смежает веки.

* * *

Орья тихонько пробиралась в дормитер.

Уже стемнело, и колдуньям полагалось быть в постелях, но спустя так много лет она отлично знала, как пробраться незамеченной, хотя самой ей это довелось впервые.

За те дни, что миновали, в первый раз им с Йергертом случилось так увлечься, чтобы засидеться допоздна, но даже если бы ее застал кто из наставниц, она знала, что соврать, и потому их не страшилась.

Много больше ее беспокоила Йерсена. Та, конечно же, уже заметила отсутствие, и точно угадает, в чем его причина. Только не поймет, как никогда не понимала.

Наконец она скользнула в дормитер. Хотя все и легли, никто