Не имеющий известности - Михаил Борисович Бару

посредничестве английского посла Джона Меррика. Увы, жена Крюкова, Оносья, к моменту переговоров о судьбе заложников уже умерла. Освободили сыновей и дочерей воеводы. Самого воеводу в феврале 1614-го наградили: «…велено давать к прежнему окладу, к 40 рублям, 5 рублей», а в апреле этого же года «за порховскую службу придачи 12 рублей дано». Участнику Порховского восстания стрелецкому сотнику Григорию Щеголеву «за псковскую и гдовское осадное сидение за порховскую службу велено давать из чети вновь по 7 рублей».

В феврале 1616 года Москва заключила со шведами перемирие до 1 июля. Летом шведы в который раз попытались овладеть Псковом. Порхов в этом походе участия не принимал. Может, потому, что шведы наступали на Псков со стороны Нарвы и Гдова, а может, потому, что у Порховского гарнизона и своих проблем хватало. Усилились и участились набеги казаков из Пскова. Дело дошло до того, что шведский комендант Порхова Геннинг Грасс в апреле 1616 года жаловался псковским воеводам на то, что порховский помещик Иван Косицкий, по всей видимости живущий в Пскове, со своими людьми приходит к Порхову «…и ходя ворует, православных крестьян мучает, побивает и грабит»[115]. Псковские воеводы посоветовали Грассу «тех воров имать и казнить». Можно себе представить, как смеялись воеводы, когда писали ответ Грассу. Попробуй поймай, как же. Еще и приписали: «Мы велим тем ворам по сыску наказание учинить за их воровство, не для твоего письма, но чтоб иным ворам неповадно было воровать и государя нашего, его царского величества земли пустошить и крестьян побивать и грабить». Не для твоего, стало быть, письма, басурман. Да, кстати, не забудь, что земли эти государя нашего, его царского величества.

Многажды ограбленное и побитое окрестное население прокормить гарнизон не могло. Партизанами под Порховом было перехвачено и отправлено в Москву письмо Делагарди Грассу о том, что помочь снабдить Порховский гарнизон провиантом он никак не может, поскольку в самом Новгороде с этим провиантом дела обстоят не так хорошо, как хотелось бы.

К концу августа 1616 года стало ясно, что шведам не видать Пскова как своих ушей. Шведский фельдмаршал Гюлленельм писал Делагарди, что нужно срочно начинать переговоры с русскими о мире. Переговоры начались в октябре. 27 февраля 1617 года они завершились подписанием Столбовского мирного договора. По второй статье договора шведы возвращали Москве Великий Новгород, Старую Руссу, Порхов, Ладогу и Гдов вместе с их областями, а также Сумерскую волость. Делагарди дал указание Гюлленельму, чтобы тот в течение двух недель без задержек сдал указанные города уполномоченным русского царя. По десятой статье договора шведы могли оставить себе все то, что они вывезли из наших городов до 20 ноября 1616 года, а то, что не успели вывезти, то… опоздали. И с конца ноября по середину марта шведы лихорадочно вывозили все, что могли. Порхов, можно сказать, отделался легким испугом – под чутким руководством Геннинга Грасса шведы украли два колокола и две пушки. В мае 1617 года русский посол князь Данила Мезецкий, подписывавший Столбовский договор от России, писал шведам: «А ныне писали к нам, великим послам… из Порхова приказные люди, что после договору… из Порхова сослал воевода Геникрас в Свею в декабре месяце два колокола Михайловского погоста с полоном, вымуча на дворцовом крестьянине на Нестерке, да з города с стены два колокола, да в генваре месяце сослал в Свею ж две пушечки полковых». Через год, при ратификации договора в Стокгольме, русские послы снова напомнили шведам о порховских колоколах и пушках, но… и ложечки пушечки полковые с колоколами не нашлись, и осадка осталось столько…[116]

Передавали Порхов людям из Москвы в марте 1617 года. Какого числа – неизвестно, но точно не позднее 20 марта, поскольку до 20 марта порховичи кормили шведский гарнизон. Геннинг Грасс и князь Иван Мещерский передали ключи от города новому воеводе Игнатию Харитоновичу Харламову. Прошлись ли шведы в парадном строю перед Харламовым, был ли праздничный салют из крепостной артиллерии и перезвон колоколов на колокольне Никольской церкви, мы не знаем. В освобожденный от оккупантов Порхов стали возвращаться убежавшие в Псков или Москву помещики. Никто не боялся этого делать, поскольку русские послы привезли в Новгород царскую грамоту, в которой было написано: «Мы Великий Новгород от неверных для того освободили, чтобы вас всех православных христиан видеть в нашем царском жалованье по-прежнему, а не для того, чтобы наши царские опалы на кого-нибудь класть»[117].

Между войнами

Смута закончилась. Начался мир. Тот, который тогда как и сейчас был не столько мир, сколько отрезок времени между войнами. На год окончания Смуты в Порховском гарнизоне под началом воеводы Игнатия Харламова, как свидетельствуют разрядные книги, служило девять детей боярских Шелонской пятины, полсотни стрельцов и одиннадцать человек посадских. Через восемь лет, в 1625 году, дворян и детей боярских дюжина, пушкарей, затинщиков[118] и воротников тринадцать, полсотни стрельцов, включая сотника и «всего в Порхове всяких людей 75 человек». И через год, и через два года численность гарнизона практически не изменилась. В середине XVII века… то же самое. Заглядываем в «Роспись, сколко Новгородцкие Четверти в городех служивых людей и всяких оборотчиков, и сколко им государева царева и великого князя Алексея Михайловича всеа Руси жалованья по окладу, и кому сколко дают» и видим, что гарнизон Порховской крепости в 1648 году был невелик – полсотни стрельцов под командой сотника. Сотнику полагалось 10 рублей годового жалованья, а пятидесятнику всего два рубля с полтиной. Десятникам по два рубля с четвертью, а рядовым стрельцам по два рубля. Деньги, прямо скажем, небольшие, и очень, но в дополнение к денежному довольствию полагалось еще и хлебное. Давали рожь, ячмень и овес. Двум пушкарям и двум воротникам давали только хлеб – по 600 килограммов ржи каждому, а денег и вовсе не давали. На государевой службе состояли еще два человека – подьячий в съезжей избе и сторож, охранявший эту самую избу. Подьячему полагалось годового жалованья шесть рублей без хлеба, а сторожу только шесть четей ржи и ни копейки денег[119]. На вооружении у крепости имелось три полуторные длинноствольные пищали, стрелявшие ядрами весом до двух с половиной килограммов, двадцать восемь пищалей затинных, стрелявших железными или свинцовыми пулями диаметром до двух с половиной сантиметров, две тысячи железных ядер и большой запас свинца и пороха. На случай осады в крепости хранились запасы ржи и ячменя.

Через два года после составления этой