Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии - Сергей Тимофеевич Минаков

тщеславия. Но, конечно, этих сведений явно недостаточно для воссоздания детального портрета генерала. Поэтому я вынужден ограничить свои намерения лишь эскизным наброском. И то преимущественно на основе косвенных свидетельств и предположений.

Такого рода скупые косвенные свидетельства о личности генерала Змеёва в совокупности с отсутствием каких-либо собственных свидетельств Змеёва о самом себе и характеристик его личности в воспоминаниях современников вынуждают прибегнуть к античной мудрости: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Или, согласно афоризму, приписываемому Сенеке, «с кем поведешься, от того и наберешься». Не монологичная самоидентификация личности, но обстановка диалога (в любой, в первую очередь, конечно, вербальной форме) дает нам, пожалуй, более адекватное представление о личности. В условиях различного рода диалога личность отражается, как в зеркале, в другом человеке, правда чаще односторонне. Однако диалог личности с разными людьми позволяет составить более полный, многосторонний портрет личности.

«…А ему, Веденихту (Змеёву), князь Василей, был друг, – говорится в царском указе от 9 сентября 1689 г., – и его, Веденихта, он, князь Василей, по дружбе своей слушал…»859 в вопросах и войны, и внешней политики в целом. Дружба между князем В.В. Голицыным и В.А. Змеёвым была, похоже, общеизвестна, поскольку подтверждается и другими документами «дела Шакловитого». «А ему, Венедихту Андреевичу (Змеёву), – говорится в “наказе” для допроса В.А. Змеёва от 5 ноября 1689 г., – ведать про то мочно, потому что он был у него, у князь Василья, в товарищех, и ему был друг»860. Из контекста цитированных фрагментов можно понять, что дружба эта была близкая. Змеёв был конфидентом Голицына. Поэтому, обвиняя Голицына в том, что он получил от крымского хана подарок в 10 000 золотых, чтобы тот отказался штурмовать Перекоп и отступил от Крыма, свидетели утверждали, что якобы Голицын доверил такое сугубо деликатное дело лишь одному, самому близкому, доверенному человеку – генералу Змеёву. Обвинение это оказалось ложным в силу отсутствия улик и подлинных доказательств, но сам факт, что ложные свидетели указали в качестве посредника между Голицыным и крымским ханом в этом тайном деле на генерала Змеёва, показателен. Показательно и то, что на время кратковременного перемирия в качестве заложника с российской стороны был направлен в Перекоп к крымско-татарскому командованию родной брат генерала, полковник И.А. Змеёв, т. е. наиболее значимый, «дорогой» заложник – гарант соблюдения перемирия.

Маркиз де ла Невилль назвал генерала Змеёва «креатурой» Голицына. Несомненно, Голицын, выдвинувшись в близкий круг царя Федора Алексеевича, а затем став «первым министром» в правительстве царевны Софьи и ее фаворитом-временщиком, весьма способствовал карьерному росту Змеёва. В 1680 г. генерал был возведен в чин думного дворянина, в 1682 г. – в чин окольничего, а к 1688 г. – стал ближним окольничим. В эти годы Змеёв получил земельные пожалования в Подмосковье861. Голицын подарил Змеёву карету (для России того времени это был дорогой подарок: карета – сравнительно редкий предмет роскоши, как правило, западноевропейского производства; такой подарок по тем временам был равнозначен дорогой «иномарке» в СССР)862. Однако, как выше уже было отмечено в официальном документе, Голицын «по дружбе» «во всем слушал» Змеёва. Змеёв оказывался при Голицыне кем-то вроде «серого кардинала», ближайшего тайного советника. И это было логично хотя бы потому, что Змеёв был значительно старше Голицына (на 20 с лишним лет) и опытнее в военных и военно-политических делах.

У князя В.В. Голицына в историографии и исторической традиции сложилась репутация одного из «русских вольнодумцев-западников». Учитывая, что Голицын «во всем слушал» Змеёва, можно полагать, что и «западничество», и «вольномыслие» Голицына, если и не сложилось целиком и полностью под влиянием Змеёва, то, во всяком случае, укреплялось им в мировосприятии князя-временщика.

По свидетельству польского посланника маркиза де ла Невилль (1689), у Голицына была по тем временам очень большая библиотека, насчитывавшая порядка 500 томов, из рукописных и печатных книг на русском, польском и немецком языках. В их числе были грамматики польского и латинского языка, Киевский летописец, немецкая геометрия, «Алкоран» в переводе с польского, четыре рукописи о строении комедий, рукопись Юрия Сербенина (Крижанича). Книги представляли большой интерес для Голицына с молодости, включая не только книги церковно-православного содержания, но служившие познанию окружающего мира. Так, еще в 1664 г. (когда ему было лишь 20 лет от роду) он получил в дар рукописную книгу Иова Лудольфа об Абиссинии863. Впрочем, маркиз, кажется, преувеличил количество книг в библиотеке Голицына.

В описи имущества уже опального и сосланного князя в 1690 г. упоминаются свыше 100 книг в его московском дворце, и примерно столько же (не более) можно насчитать и в его многочисленных поместьях, разбросанных преимущественно в Подмосковье.

Поскольку в данном случае интерес представляют главным образом книги западноевропейского происхождения, приведу перечень этой группы книг в составе библиотеки князя В.В. Голицына:

«О гражданском житии, или о направлении всех дел, яже належат обще народу»;

«Тастамент, или Завет Василия царя греческого сыну его Лву Философу»;

«Како царица Олунда близнят породи, и како их свекровь, ее мать цесарева, хотя погубити»;

Граматик печатной;

Книга писаная с золотом, на полском языке;

«Книга Иева Людолфа» (рукописная);

«Алкоран Махметов»;

«История о Магилоне кралевне» («Повесть о Петре Златые Ключи»);

4 книги «О строении Камедии»;

«Право или Уставы воинские Галанские земли», в четверть, писменная;

Рифмотворная (правила стихосложения, печатная);

Певчая немецкого языка;

Граматик полского и латынского языка;

«История» (рукописная, на польском языке);

Календарик прошлых лет (на немецком языке);

«Конский лечебник» (рукописная);

Книга на немецком языке, всяким рыбам и зверем, в лицах;

Жезл Правления;

«История», писменная;

Лазаря Бороновича;

Лазаря ж Бороновича «Речь к великим государем»;

Судебник;

Родословная;

Артикулная;

Писменная, Юрья Сербенина;

Поучение о нашествии варвар;

Летописец Киевской, печатной;

Соловецкая челобитная;

Книга, «О ратном строю»;

Книга землемерная немецкая864.

Несмотря на то, что генерала Змеёв князю Голицыну «был друг» и князь «по дружбе» «во всем слушал» генерала, Змеёв всегда помнил о традиционной в «московской России» социальной дистанции, предопределяемой происхождением, отделявшей его, рядового «служилого человека», от аристократа Гедиминовича Голицына. Показательно в этом отношении свидетельство будущего любимца царя Петра швейцарца Ф. Лефорта.

По возвращении из Первого Крымского похода, получив обещание быть пожалованным в «полковники», вечером 7 сентября 1687 г., сообщал в письме сам Лефорт, «генерал Венедикт Андреевич Змеёв прислал сообщить мне, чтобы я ранним утром прибыл к князю Василию Васильевичу Голицыну. Еще до рассвета я приехал к Венедикту Андреевичу Змеёву, чтобы отправился сопровождать его на встречу с князем. Мне сказали, что он только что выехал. Я догнал его по пути. Он сказал мне, что боярин едет в свою загородную усадьбу и что имеется несколько хороших новостей