Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

Правительство – большая свинья, это уж точно, но в правительстве ли только дело? Кто стоит за нашим правительством? А стоят те самые «темные силы» в лице предательницы и шпионки Александры Федоровны и ее любовника – пьяного мужика, хулигана и изменника Гришки! Вот до какого позора мы дожили! Николай, дурак, пьяница и тряпка, все это терпит, а народ истекает кровью, армия гибнет! За что?!.

– И что же вы предлагаете? – медленно спросил Иван Афанасьевич.

– Вздернуть всех троих на виселицу – и дело с концом!

– Как на виселицу? Государя?

– Ну… знаете! Всякое говорят, – уклонился Орлов.

– М-да… Ну а потом?

– Что потом? Позвать кадет и предоставить им сформировать правительство народного доверия, ответственного перед народом, а не перед Александрой с Гришкой!

– Значит, России быть без царя?

– Ну почему? Можно и с царем, только с другим.

– Кого же вы желаете? Малолетнего наследника с регентом или кого из великих князей?

– Да хоть бы и Николая Николаевича. Чем не конституционный монарх?

Помолчав, Иван Афанасьевич сказал:

– А ведь я к вам, Игнатий Фомич, по делу от нижегородского купечества. По поводу поставок продовольствия в Петроград.

– А, батенька! – отмахнулся тот. – До того ли теперь! На то министры поставлены, чтоб думать о продовольствии. Я вот сейчас депутацию собираю от промышленников, едем Милюкова поздравлять с патриотическим актом. Его ведь из думы вчера на руках вынесли. Сам английский посол за ним автомобиль прислал, так прямо в английское посольство и покатили чествовать. А чем мы хуже Бьюкенена? Хотите с нами?

– Благодарствую, у меня дел много в Петрограде, я ведь только на пару дней.

– Напрасно отказываетесь. Дела не убегут. А засвидетельствовать свой патриотизм теперь важнее всякого дела. Мы вот недавно Наумова ездили поздравлять.

– Это какого Наумова?

– Министра земледелия.

– С чем же его?

– Как с чем?! Да вы разве не знаете? Самого Гришку в своем кабинете отчитал так, что от того только пух да перья полетели! Это по нынешним временам подвиг почище суворовского перехода через Альпы будет! У нас ведь в Петрограде только тот министр и хорош, кто руки Гришке не подает. На этот счет дума строга, уж будьте покойны! Подумайте, все министры, неугодные Гришке, летят от одного его щелчка. Представьте, Поливанова – своими ушами слыхал! – отстранили только за то, что тот автомобиль Гришке запретил подавать! Чуть что, едет в Царское: «Мама, – он царицу мамой зовет, – сыми этого, поставь того», а «мама» – дура любой Гришкин каприз счастлива сей момент исполнить! Тут же шлет в Ставку царю телеграмму, а тот, тряпка, на другой же день подписывает рескрипт: вы уволены-с! Вот так-то, уважаемый Иван Афанасьевич. Вот-с какие дела творятся в православном царстве! А вы тут со своим продовольствием!.. Да не будет новый Гришка Отрепьев руководителем русской внешней и внутренней политики! – вдруг громовым голосом воскликнул Орлов, потрясая кулаками.

– Не понимаю я одного, – сказал Иван Афанасьевич, – как это такое жалкое, ничтожное существо вдруг приобрело столь громадное влияние, такую власть? Непостижимо.

– Вот то-то и оно! Кого Бог хочет наказать, отнимает разум. Как отнял у нашего несчастного государя. Ну-с, голубчик, пора. Едете со мной?

Иван Афанасьевич снова отказался.

– Тогда прощайте.

11

Маленькая балерина Нина сердилась и, увы, – князь Гавриил вздохнул – имела на это полное право. Как раз сегодня исполнилось пять лет со дня их знакомства, вскоре перешедшего в нежную, стойкую привязанность. Брак представлялся обоим туманной мечтой, столь же лелеемой, сколь и недостижимой. Впрочем, в большом семействе Романовых за последние годы все стало так быстро меняться, что то, что казалось в прошлом веке немыслимым, исключением из правила, сегодня становилось обыденным, если уже не привычным. Достаточно сослаться на морганатический брак брата царя, Михаила, обвенчавшегося с дважды разведенной офицерской женой госпожой Вульферт…

Но князь Гавриил не спешил огорчать бедную свою мамá Елизавету Маврикиевну, у которой и так после трех смертей подряд здоровье стало совсем неважным.

Невольно его взгляд упал на одну из семейных фотографий, во множестве расположенных на стенах его кабинета. В июле тысяча девятьсот пятого года все семейство его отца – великого князя Константина Константиновича (внука императора Николая Первого, известного поэта, печатавшегося под псевдонимом «К. Р.») – снялось со всеми родившимися к тому времени детьми, как это было принято тогда в многодетных семьях, – лесенкой. Всего девять человек. Шестеро сыновей и дочь Татьяна. Не хватало умершей в младенчестве Натуси и не родившейся еще последней дочери Верочки.

Таких лесенок с десятью и более детьми и в дворянских, и в крестьянских семьях было великое множество в дореволюционной России. Не все детки выживали, но большинство из них вливалось в могучий, широкий поток русской жизни, цветущее и плодоносное древо государства Российского. (Недаром за время царствования последнего императора население России выросло на пятьдесят миллионов!)

Пятеро старших сыновей великого князя Константина Константиновича (все Константиновичи!) ушли на фронт, почитая за счастье сложить голову за родное Отечество.

Первым в самом начале войны погиб любимец семьи – самый талантливый, двадцатидвухлетний князь Олег Константинович, писавший матери с фронта: «Жизнь не удовольствие, не развлечение, а крест».

Так они были воспитаны: почитанием креста и меча – веры и чести.

Следующим погиб муж сестры Татьяны князь Константин Багратион-Мухранский.

Не смог пережить это горе и в том же пятнадцатом году умер великий князь Константин Константинович (К. Р.).

А в восемнадцатом трое сыновей Елизаветы Маврикиевны и Константина Константиновича – Иоанн, Игорь и Константин – будут сброшены живыми в шахту в Алапаевске вместе с великой княгиней Елизаветой Федоровной – сестрой последней императрицы – и другими князьями Романовыми. Первенец Иоаннчик (как звали его в семье) примет к тому времени сан и погибнет как священномученик.

Самого же Гавриила Константиновича чудом вырвут из чекистских лап («Зачем фабриковать мучеников?» – взывал к Ленину Горький) и на носилках, больного туберкулезом, вывезут из Петропавловской крепости на санях в свободную Финляндию… (Правда, другого великого князя, знаменитого историка Николая Михайловича, отстоять не удалось. Ильич, как всегда, лапидарно ответил: «Революция не нуждается в историках».)

Но до трагического финала оставалось еще почти два года, и счастье, что мы не ведаем своей судьбы.

Позвонить еще раз?.. Сказать, как он обожает свое ненаглядное сокровище?.. Ах, бедная девочка, как она будет ждать его именно сегодня!.. Его Антонина (Нина, его синеглазая Дюймовочка) должна провести этот знаменательный день одна, и никакие нежные оправдания, уговоры и обещания не помогли избежать ее горьких упреков и слез. Ну что ж, быть может, подарок, который князь Гавриил вручит ей завтра, несколько поправит положение… должен поправить! Князь улыбнулся и снова