Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

открыл бархатную коробочку с золотым вензелем полюбоваться жемчугом, который он поднесет завтра своей несравненной Нине. Да, это завтра, а сегодня он приглашен с великими князьями на прием к сэру Бьюкенену – в английское посольство.

Князь Гавриил нахмурился. Он знал, о чем пойдет речь, знал настроение великих князей, как и всего высшего офицерства. Немного свербила совесть, но он, поджав большие полные, материнские губы, постарался отогнать ненужную жалость к государю. Слишком серьезен исторический момент. Когда решается судьба Родины, судьба ее отдельного представителя… несопоставима по значению. Как же, однако, сумел этот незадачливый человек восстановить против себя всех! Слабый царь! Слабый царь! Нет ничего страшнее слабого царя в России! Слабый царь под башмаком своей ненавидящей Россию жены! – морщился от этих навязчивых мыслей и все более раздражался.

Он сошел вниз.

Подъехав к английскому посольству, Гавриил увидел стоящие в ряд у подъезда великокняжеские экипажи. Значит, все уже в сборе, тем лучше. Главная задача – выяснить, до какой черты простирается их радикализм, а там – с нами Бог! И – разумейте, языцы!

Князь Гавриил вошел в гостиную. О! И главный враг государыни великая княгиня Мария Павловна (старшая) здесь! Старается не упустить шанс для своего любимца Кирилла. Он язвительно усмехнулся большими красными губами. Им-то уж, Константиновичам, ничего не светит, они теперь согласно распоряжению Александра Третьего, ограничившего круг великих князей до внуков царствующего императора, уже не великие князья, а только князья императорской крови – четвертое колено от Николая Первого. А Владимировичи все еще надеются. И хотя шансы получить императорскую корону невелики, Мария Павловна по-прежнему разыгрывает из себя императрицу.

Он подошел к ручке. На груди великой княгини красовалась приколотая к скромному серому платью Георгиевская медаль. (Как и все светские дамы, Мария Павловна принимала самое деятельное участие в помощи воинам – стояла во главе обширной организации по снабжению выходящих из госпиталей солдат теплой одеждой.)

– Рад вас видеть, Ваше Высочество! И – позвольте поздравить с царской наградой…

– Награда, Гаврюша, не царская, – царственно кивнула она Гавриилу и снисходительно поцеловала в лоб. – Мне эту медаль солдатики русские поднесли. – И она горделиво вскинула красивую голову. – Как себя чувствует Мавра? – милостиво спросила она немного погодя. (Маврой в семье звали мать Гавриила Елизавету Маврикиевну.)

– Спасибо. Мамá крепится.

– Очень уж ее жалко. И сестрицу вашу Татьяну. Какое несчастное замужество! И ведь как все отговаривали ее от этого брака. А теперь – пожалуйста! – в двадцать три года вдова с двумя маленькими детьми!

– Но, Ваше Высочество, таких вдов сейчас в России…

Мария Павловна не дослушала и засияла лучезарной улыбкой; к ним подходил французский посол.

– Вот, месье Палеолог, а мы тут с князем все рассуждаем о политике. Наша сумасшедшая императрица и ослепший государь не хотят видеть, куда их влекут…

– Да, да, многие жалуются, – озабоченно закивал головой французский посол. – Разумеется, мы не вмешиваемся в русские дела, но… идет война, наши народы напрягают крайние усилия, и мы желали бы знать, куда заведет политика вашего государя…

– Думаю, государь останется верен Антанте, но она!.. Я ни за что не ручаюсь, – громко говорила Мария Павловна. – Боюсь, что в этом случае Россия может не исполнить всех своих обязательств перед союзниками. На какие выгоды в таком случае она может рассчитывать? Ведь условия мира будут зависеть от результатов войны. Если русская армия не будет напрягаться до конца с величайшей энергией, то прахом пойдут все те жертвы, которые приносит русский народ в течение двадцати четырех месяцев. Не видать тогда нам Константинополя как своих ушей!..

– Не кажется ли вам, княгиня, что эта вечная морковка для России еще не раз сыграет с нами злую шутку, – усмехнулся князь Гавриил.

– Ну почему же морковка? – воскликнул, подходя к матери, молодой красавец великий князь Кирилл Владимирович. Он был с женой Викторией (и тоже разведенной, в первом браке бывшей замужем за братом императрицы! Этим брачным скандалам в семействе Романовых, казалось, не будет конца). – Святой крест над Софией! Не в этом ли заключена наша великая историческая задача?

– Крест над Софией возможен только после победы революции в России! – воскликнул Гавриил. – Вспомним, что говорил Тютчев еще в середине прошлого столетия: в Европе в настоящее время действуют только две силы – Россия и революция… Но теперь революция пришла в Россию, и нам остается решить главный вопрос…

– На чьей мы стороне, – докончил, улыбнувшись, Кирилл. – Если начнется революция, я первый вывешу на своем дворце красный флаг. Я горжусь, что я и мой дворник чувствуем одинаково…

– Фу, Кирилл, что за глупости ты говоришь! – шутливо одернула сына Мария Павловна. – Перестань так шутить.

– Давайте, господа, говорить прямо, – вступил в разговор великий князь Николай Михайлович (ученый-историк и непримиримый хулитель Александры Федоровны). – Да, мы на стороне революции, без которой дальнейшее развитие нашей страны, ее демократических институтов не просто сомнительно – невозможно! И в этом смысле наши взгляды, – он обратился с улыбкой к английскому послу, – совпадают. И если дело дойдет до крайности… я надеюсь, демократические страны поддержат прогрессивную общественность России, оказав одинаково энергичное сопротивление всем ее темным силам. Не правда ли, господин посол?

Глаза всех присутствующих обратились к Бьюкенену. Тот сделал паузу и с безукоризненной дипломатической выдержкой ответил:

– Не могу взять на себя ответственность говорить от имени британского правительства. Как вам известно, недавно подписанный между странами Антанты договор обеспечивает право владения Россией Константинополем и проливами… в случае нашей общей победы над Германией, во что я верю свято… – прибавил он с нарочитой убежденностью, чтобы все присутствующие поняли: сэр Бьюкенен весьма сомневается в возможностях России победить немцев. – Однако если Россия пойдет на заключение сепаратного мира, а об этом у вас говорят слишком многие…

– Ах, господин посол, это ужасно, но вам, вероятно, известно, что Штюрмер, поставленный Распутиным и немкой во главе правительства, постоянно общается с германским агентом в Стокгольме! – возмущенно воскликнула великая княгиня.

На это безапелляционное заявление английский посол, более всего опасавшийся успехов России на фронте и получения ею в качестве награды Константинополя и проливов, только патетически вздохнул и развел руками.

– Я говорил государю при назначении Штюрмера: как личность он ниже среднего уровня, – пожал плечами Николай Михайлович. – Ума небольшого, мелочен, души низкой, честности подозрительной, никакого опыта и никакого размаха. Реакционер с прогерманскими симпатиями. Он никогда не смотрел благожелательно на союз с демократическими правительствами Запада, опасаясь, что будет создан канал, по которому либеральные идеи будут проникать в Россию. Однако все эти недостатки искупаются одним достоинством: «предан без лести» и дружен со «старцем».

– Боже мой! Неужели во всей России не найдется человека, который избавил бы нас наконец