Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

и, едва поздоровавшись с Елизаветой Ивановной и испросив крепкого чая, заперся у себя в кабинете. В последнее время он все сильнее ощущал себя человеком государственной важности, а посему персоной исторической. И вот теперь по свежим следам он торопился записать все то, чему становился свидетелем (и соучастником!) в это судьбоносное для России время. Описывал он особо важные события и встречи с избранными «братьями» изобретенным им самим шифром (который, впрочем, без всякого затруднения мог быть распознан даже и не обязательно профессионалом), и не потому, что боялся внезапного обыска или ареста, об этом не могло быть и речи, неприкосновенность депутата Государственной думы еще, слава Богу, никто не отменял, а все же посильная, доморощенная конспирация подтверждала в собственных его глазах статус тайного заговорщика и казалась ему до поры до времени необходимой. Когда-нибудь, в будущем, когда все уже кончится, его исторической важности записки будут безусловно востребованы благодарным потомством, и оно не раз еще помянет добрым словом профессора Горомило, свидетеля и участника тех грядущих грандиозных событий, которые перевернут судьбу России и, верилось, поведут ее к горным вершинам свободы, демократии и всяческого прогресса!

Отхлебывая остывающий чай, профессор быстро выводил свои наспех шифрованные строчки: «…число людей, надеющихся предупредить стихийную революцию дворцовым переворотом с низложением царской четы, беспримерно растет. Вчера „Прогрессивный блок“ согласился с планом Гучкова. Мы исходим из того, что царь так или иначе будет удален с престола. (Александр Иванович предлагает захватить царский поезд между Ставкой и Царским Селом, принудив царя к отречению.) Власть перейдет к законному наследнику Алексею, регенство – великому князю Михаилу Александровичу. Тут, правда, разгорелись споры: одни предлагали регентом – вел. кн. Н. Н., другие – вел. кн. К. В. Однако в результате все согласились, что малолетство наследника и мягкий характер Михаила являются лучшей гарантией для установления конституционного строя. Ура!.. При этом судьба императора и императрицы все еще остается нерешенной. По крайней мере, для императора не исключается и печальная судьба его прапрадеда Павла Петровича. Ее усиленно предлагают отправить в монастырь или выслать за границу. Гучков провел огромнейшую работу в армии, на нашей стороне десятки высших офицеров Генерального штаба и гвардейских полков, а также генералов армии, включая самого начальника штаба Алексеева! Успех колоссальный! На наши вопросы, подлинно ли генералы Алексеев, Гурко, Рузский, Крымов и прочие на нашей стороне и не последует ли с их стороны предательства, Гучков дал неопровержимые доказательства их лояльности. Князь Львов рассказал нам, как несколько дней назад его доверенное лицо посетило Ставку и беседовало с ген. Алексеевым. Во время беседы ген. Алексеев подошел к настенному календарю и молча стал отрывать листки. „Передайте князю Львову, что все, о чем он просит, будет выполнено“. Тут все повскакали с мест и стали наперебой спрашивать: когда же это свершится? На каком числе остановился Алексеев? Но князь, хитро улыбаясь, только заметил, что в это время Алексеева позвали к государю, а потому он перестал отрывать листки, остановившись на начале февраля. Мы разошлись в полной уверенности, что переворот состоится. В заключение Милюков сказал, что государь обречен, что твердое решение воспользоваться войной для осуществления переворота было принято ими сразу же после начала войны и теперь мы не имеем права больше ждать и откладывать. Именно теперь, когда русская армия оправилась от поражений и в кампании шестнадцатого года взяла инициативу в свои руки, когда она практически не испытывает недостатка в вооружении, когда усилиями правительства устранен снарядный и патронный голод, когда дух армии окреп, когда, наконец, все сделано для победоносного наступления нашей армии в апреле семнадцатого и разгрома врага, что повлечет за собой безусловный взрыв патриотизма и ликование народа, именно теперь мы должны, мы обязаны взять власть в свои руки. Исторический момент настал. Речь Милюкова, как всегда, вызвала огромный энтузиазм всех присутствующих. Они такие разные: Александр Иванович и Милюков, но оба – великолепны, оба являются спасителями отечества! Господи, помоги нам осуществить задуманное во благо России!..»

На этой молитве неверующего профессора прервал осторожный стук в дверь. Тарас Петрович вздрогнул и машинально прикрыл листки ладонью, но тут же вспомнил о своей хитроумной предусмотрительности и недовольно закричал:

– Лиза, это ты? Что тебе?

Елизавета Ивановна приоткрыла дверь.

– К тебе. От Керенского, – прибавила она шепотом.

Тарас Петрович быстро убрал тетрадь в ящик стола и запер его на ключ.

Керенский был «братом». Предложение вступить в масонскую ложу он получил в тысяча девятьсот двенадцатом году сразу после избрания его в Четвертую Государственную думу. Явно этого Тарас Петрович, конечно, не знал, но новый депутат от партии трудовиков присяжный поверенный Александр Федорович Керенский столь быстро набирал политический вес, что умному человеку нетрудно было и догадаться.

Приосанившись, он сделал несколько шагов навстречу гостю: перед ним стоял высокий молодой человек с небольшой черной бородкой в традиционной форме земгусара. Темные, слегка на выкате, жесткие глаза незнакомца смотрели на Тараса Петровича прямо и как бы не видя его, поверх него, вдаль.

– Марк Антонович Зернов, – представился гость. – Я от Александра Федоровича Керенского.

– Прошу, – вежливо пригласил гостя в кабинет Тарас Петрович и предложил сесть. – Я вас слушаю.

– Извините, но у меня мало времени, если позволите, я сразу к делу, – прямо объявил Зернов, садясь при этом в предложенное ему кресло и нимало не смущаясь, по-видимому, невежливостью своего тона.

– Да, да, конечно, – почему-то засуетился перед гостем хозяин и даже заерзал на стуле. – Внимательнейшим образом слушаю.

– Александр Федорович отзывался о вас весьма лестно как об одном из умнейших и преданнейших нашему делу людей…

Щеки Тараса Петровича порозовели от удовольствия, он заулыбался и облизнул внезапно пересохшие губы.

– Покорно благодарю… В свою очередь и мое мнение об Александре Федоровиче… – Он не договорил.

Посетитель, не слишком церемонясь, перебил депутата:

– Дело не в вашей оценке. Нам известна цель вашей поездки в Москву. Дело назначено на конец февраля. Александр Федорович считает, что вы сможете принять участие в поездках по провинции с целью подготовки общественного мнения к имеющему быть факту.

Тарас Петрович побелел. Молодой человек горохом сыпал слова и говорил о перевороте так, как будто речь шла о перемене упряжки лошадей. Боже, Боже, одно дело, сидя в уютных кабинетах, грезить о государственном перевороте, другое – вот так, ни с того ни с сего, с места в карьер, извольте, господин Горомило, сесть в поезд и… мчаться в неизвестном направлении, быть может, в результате и в Петропавловскую крепость! Да что же это такое! Кто он такой! Как он смеет!

Но молодой человек, очевидно, смел.

Тарас