Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

Текст телеграммы следует понимать таким образом: Иркутский университет согласился предоставить М. К. профессорскую должность и готов был ходатайствовать перед Москвой об утверждении этого решения. И действительно, 26 января 1923 г. научно-политическая секция Государственного Ученого Совета при Наркомпросе РСФСР, ведавшего с 1919 г. всеми вопросами науки и образования в Советской России, рассмотрела ходатайство Иркутского университета о переводе профессора читинского ИНО М. К. Азадовского в Иркутский университет на должность профессора педагогического факультета по кафедре истории русской литературы и постановила: ходатайство удовлетворить[109].

Об этом решении М. К. был извещен 7 марта 1923 г. телеграммой ректора Иркутского университета (55–7; 42). «Я получил официальную бумажку от Иргосуна, – сообщал М. К. жене в тот же день, – что я утвержден Москвой, что мне приготовлена квартира и что ассигновано на переезд 2 ½ миллиарда» (88–4; 10).

«Сейчас я еду в Иркутск и буду там работать в университете, – писал он Л. Я. Штернбергу 27 марта 1923 г. – (Чита, несмотря на валюту и прекрасные материальные условия, опротивела до последнего.)»[110]

25 марта М. К. читал на собрании Забайкальского отделения Русского географического общества свой доклад «Легенды о Щапове на его родине». В тот же день была сделана коллективная фотография, на которой профессор запечатлен с преподавателями и студентами словесного отделения. По правую и левую руку от него – А. В. Харчевников и В. А. Малаховский. Рядом с Харчевниковым – Н. М. Хандзинский, а рядом с Малаховским – А. Г. Бармин[111]. Надпись в левом верхнем углу: «Любимому профессору М. К. Азадовскому в память – о последних днях – в Чите». Среди студентов, поставивших на паспарту свои подписи, – В. Бочаров, Л. Ермолина, С. Короновская, Н. Корякин, Е. Литвинцева, З. Львова, Г. Мигунов, А. Соколова, Н. Соснина, О. Стукова и др. (с некоторыми из них Марк Константинович впоследствии переписывался и поддерживал отношения). На картоне – ряд «изречений», заимствованных, возможно, из лекций Азадовского («В деле искусства – вопрос – „КАК“ – важнее вопроса – „ЧТО“» и др.). А одна из надписей гласит: «В 1923 году исчезли из Читы красивые люди» (см. илл. 32).

Шуточные прощальные приветствия звучали и во время последнего «литературного чая» в Кабинете литературы. Видно было, что и в Чите (как ранее в Петрограде и Томске) М. К. сумел завоевать любовь и уважение своих питомцев. «Марк Константинович был очень внимателен к студентам, – вспоминала одна из его читинских учениц, – щедро давал нам книги из своей библиотеки и даже приглашал к себе в дом. По-моему, мы все знали и его первую жену Н<адежду> П<авловну>, и его маму»[112]. Расставаясь с профессором, студенты устно и письменно, стихами и прозой благодарили его, делились с ним своими тревогами в отношении будущего. Вот некоторые из сохранившихся записей:

Первый солидный труд мой будет иметь такое посвящение: «Первому, затеплившему историко-литературную лампаду на Дальнем Востоке»… т. е. М. К. Аз<адовско>му. 25/III 1923. Вс. Бочаров (74–25; 1 об.)[113].

Не будет с нами Вас разъедемся по миру

И кто где будет жить не нам решать вопрос

Но не забудем мы Гумфака слово миру

Куда бы рок судьбы нас быстро не занес.

Надеемся, что Вы случайно в разговоре

Промолвитесь о нас Гумфаке и ИНО

Пускай кипит сильней и злится жизни море

Лишь вспомните о нас другое все равно.

Пусть жизнь Ваша течет спокойно, мирно, гладко

Живая бьющая ключом работа ждет Вас впереди

Мы ж думаем о том, что будет с нами… вот загадка

Но светит данный нам в ИНО маяк в пути.

Е. Булашева (74–25; 2)[114].

Марку Константиновичу, огоньку на большой сибирской реке, великое спасибо! Пусть послужит Вам наградой то, что Вы многих спасли от дилетантства своей интересной работой, и за ласку и внимание спасибо!

А. Перфильева (74–25; 1 об.).

От Читы, задыхающейся в песках, человеческое спасибо тому, кто создал Литературный кабинет, всегда громко протестовавший против мещанского «Не понимаю, значит, глупо» (74–25; 1 об.)[115].

Таких теплых, благодарственных слов было сказано в те дни немало.

30 марта 1923 г. в 11 часов дня М. К. вместе с женой и матерью покинул Читу, где провел почти полтора года напряженной, деятельной жизни. Многочисленные «признания» студентов – лучшее доказательство того, что он трудился не зря. То же можно сказать и о научной работе М. К., получившей в Чите новое направление: к этнографии, фольклористике и библиографии прибавились история русской литературы и декабристоведение. «Я теперь так ушел в чисто ист<орико>-литер<атурные> работы…» – признавался М. К. 7 января 1923 г. Л. Я. Штернбергу[116]. Позднее, 28 июня 1927 г., он напишет Н. В. Здобнову, что именно в Чите благодаря работе о Короленко, статье о книжке Чужака и сборнику «Камены» он «вплотную подошел к проблемам и задачам областной литературы <…> стал звать своих учеников к темам сибирской литературы». Внимание к этим, казалось бы, новым сюжетам было для М. К. органическим: оно стимулировалось его неугасающим желанием писать о Сибири, истории и культуре родного края. Ученый сохранял верность избранному пути. За какие бы темы он в те годы ни брался, главной областью его научных занятий неизменно оставалась Сибирь.

Глава XIV. ИРГОСУН и ВСОРГО

В апреле 1923 г. М. К. приступает к работе на педагогическом факультете Иркутского государственного университета (ИРГОСУН); весь первый месяц уходит на обустройство. Лишь 27 апреля профессор М. М. Рубинштейн, декан педфака, сообщает в правление университета, что

проф<ессор> А. М. Ремезов[1], согласно прошения, освобождается от заведывания <так!> Кабинетом русской литературы и заведывание указанным кабинетом поручается проф<ессору> М. К. Азадовскому. Ему же поручается чтение в настоящем триместре курса «Введение в изучение русской литературы» – 4 часа и «Библиографический семинарий» – 2 часа[2].

Педагогический факультет университета возник в сентябре 1921 г. в результате слияния (по распоряжению Наркомпроса) университета и открытого годом ранее Института народного образования (Восточно-Сибирского педагогического института) «для подготовки дошкольных, школьных и внешкольных работников по просвещению». Факультет, которым до мая 1923 г. руководил М. М. Рубинштейн, первый ректор ИРГОСУНа, состоял из отдельных кафедр (около двадцати), в том числе русской истории, всеобщей истории, археологии и этнографии, русской литературы, всеобщей литературы, языковедения, истории искусств и др. Это был, по сути, самостоятельный институт,