Жар-птица (кто предал российскую демократию) - Андрей Владимирович Козырев

Брюсселе, сказал я Ельцину, чтобы он мог выступить по-президентски на предстоящем саммите ОБСЕ в Будапеште. Немного позже он успокоился и попросил меня набросать основные пункты будущей речи. «Я поговорю с Биллом про НАТО в Венгрии», — сказал он в заключение.

Выступавший первым на саммите СБСЕ в декабре Клинтон описал НАТО как центральную часть европейской системы безопасности, по сути, отодвинув СБСЕ, хозяина мероприятия, за рамки картины. «Никакой стране за пределами НАТО не будет позволено наложить вето на его расширение», — сказал он, бросив перчатку к ногам Ельцина.

Выступая после Клинтона, Ельцин механически прочитал пассажи о нашем видении новой Европы, руководствующейся принципами СБСЕ. Его рокочущий бас вернулся к нему, когда он дошёл до нескольких предложений, посвящённых НАТО, которые, очевидно, были добавлены в последний момент, — их не было в моём черновике речи. Если альянс собирается затмить все другие организации и увеличить число своих членов, Европа будет отброшена назад, если не к холодной войне, то к холодному миру. В подготовленном мной тексте были слова о том, что Россия против поспешного расширения НАТО. Я увидел, что в бумаге, которую зачитывал Ельцин, слово «поспешного» было перечеркнуто жирной красной линией.

Ельцин был оскорблён не только высказываниями Клинтона, но и его решением ограничить своё присутствие всего несколькими часами, исключив возможность любого существенного обмена мнениями. Два президента не смогли сделать ничего, кроме как попозировать пред камерами, пожимая друг другу руки. Довольный Клинтон намеревался сказать свою речь и улететь победителем. Ельцин не смог сдержать ярость. И это понятно. Он постарался, чтобы «друг Билл» не смог так легко ускользнуть. Эпитет «холодный мир» разлетелся в сообщениях информагентств раньше, чем борт номер один ВВС США поднялся в воздух.

С того момента мой голос был единственным голосом в Москве против поспешного расширения НАТО — все остальные, включая президента, окончательно выкинули слово «поспешное». Я продолжал петь старую песню на основании официальных письменных указаний, должным образом одобренных президентом, которые никто не отменял. И всё же я знал, что эти документы, написанные в надежде на партнёрство и союз с Западом, уже принадлежали прошлому.

В Кремле и за его стенами ельцинский «холодный мир» был воспринят не как предостережение натовским экспансионистам, а как официальное объявление конца внешней политики, проводимой Россией с огромными усилиями и некоторыми положительными результатами в 1992 и 1993 годах.

Чеченская трагедия

В середине декабря 1994 года президент созвал чрезвычайное заседание Совета безопасности, чтобы обсудить ситуацию в Чечне. Участники один за другим докладывали, что правительство Чечни под руководством бывшего советского генерала Джохара Дудаева действовало с нарушением конституции России и её законов. Дудаев создал даже свои собственные вооружённые силы и угрожал применить их против независимого государства — Грузии. Насилие стало в Чечне нормой жизни: из-за грабежей здесь было приостановлено даже железнодорожное сообщение, местные власти не выдавали центральной власти преступников, которые организовывали захваты заложников, в том числе на транспорте. Но самое главное — власти Чечни грубо игнорировали права людей, выдавливали русское население, в ход шли даже публичные казни без суда.

Прозвучало предложение объявить Дудаеву ультиматум: если через десять дней он не вернётся к соблюдению конституции РФ, мы применим меры принуждения.

— Думаете, это хорошая идея? — спросил у меня Ельцин.

— Россия как суверенное государство обязана, согласно международному праву, контролировать свою территорию и несёт ответственность за любые перемещения войск или военные действия внутри своих границ или за их пределами, — сказал я. — Поэтому мы имеем право и, более того, обязаны принять все меры, включая применение силы, чтобы обеспечить контроль над всей территорией страны, включая Чечню. Это мы можем без труда объяснить нашим зарубежным партнёрам. Поэтому у меня есть два вопроса: были ли исчерпаны все остальные меры и сможем ли мы действовать эффективно, если ультиматум будет отвергнут. Худшая политика — это пустые угрозы.

Президент обратился к другим министрам. Они ответили утвердительно на мои вопросы, и я вместе со всеми проголосовал за.

Через десять дней Совет безопасности собрался вновь. Дудаев ультиматум отверг.

На этом заседании министр обороны Грачёв сказал, что, по последним оценкам военных специалистов, операция против дудаевских сил потребует больше времени, войск и огневой поддержки, чем это предполагалось ранее. Это уже не выглядело как ограниченная и быстрая полицейская операция, и он склонялся к попытке продолжить переговоры. Но эти осторожные слова прозвучали слишком слабо и поздно. Поймав вопросительный взгляд президента, Грачёв быстро сказал, что армия, разумеется, готова сделать своё дело.

Решение применить силу снова было принято почти единогласно. Против проголосовал только министр юстиции Юрий Калмыков.

Это решение Совбеза раскололо демократов. Гайдар осудил его от имени «Выбора России». У меня вызвало раздражение, что он не проконсультировался со мной и, как я полагаю, с другими заинтересованными политиками. Я только что вернулся из моего избирательного округа в Мурманске, где многие отнеслись к военному варианту как к тяжёлому, но необходимому в целях сохранения территориальной целостности России. В интервью для телевидения я сказал что-то о выходе из «Выбора России» — слова, о которых я впоследствии пожалел, так как это ослабило непрочную либеральную партию и испортило мои отношения с Гайдаром, которого я уважал.

То, что Совет безопасности одобрил как ограниченную и высокоточную полицейскую операцию против зарвавшейся криминальной группы, быстро превратилось в затянувшуюся войну в Чечне, принесшую многочисленные разрушения и жертвы среди мирного населения. Армия избрала, по определению передовицы в The New York Times, «тактику кувалды», и это «заставило усомниться в том, что Москва в принципе имеет право поддерживать единство Российской Федерации, в том числе с применением ограниченной военной силы». Это омрачило отношения с нашими зарубежными партнёрами на годы вперёд.

* * *

Эпоха борьбы хороших демократов с плохими коммунистами закончилась. Теперь и те, и другие заседали в думе. Президент же использовал разногласия между ними для поддержания стабильности — но не для продолжения крайне необходимых реформ, к которым мы стремились. И всё же в целом нам удалось продвинуть страну вперёд экономически и политически. Россия не только избежала повторения югославского сценария на пространстве бывшего Советского Союза, но продолжала развивать добрые отношения со всеми новыми суверенными соседями. Более того, несмотря на давление со стороны националистов, мы сохранили сбалансированную политику по отношению к бывшей Югославии через нашу работу в составе Контактной группы по Боснии, придерживаясь позиции европейских держав. Получив депутатский мандат, я должен был учитывать эти и другие обстоятельства, чтобы оставаться в политике. При этом и не изменять своим принципам, и быть эффективным. Как это совместить?

Размышляя