"Санта-Барбара". Компиляция. Книги 1-12 - Генри Крейн

о Дике? Вспоминает ли она обо мне? Помнит ли она тот поцелуй на заднем сиденье автомобиля? А где же я найду ее? Ведь Ричард не сказал, где именно она живет? А маленьких городков много. Постой–постой…» — Мейсон прикоснулся к раскаленному капоту своего автомобиля.

Но металл даже не обжег ему пальцы.

«Он показал мне поворот и сказал, что там живет Мария Робертсон. А еще… Он сказал, что она учит детей танцевать. Точно, она же мечтала стать балериной. И Дик, когда говорил об этом, как‑то странно по–детски улыбался, как будто у них с Марией была какая‑то тайна, о которой никто не знает. Как будто между ними существовал какой‑то договор или они что‑то обещали друг другу. Может, они обещали, поклялись друг другу встретиться через столько‑то лет. Найти друг друга и посмотреть в глаза. Я никогда не забуду эту улыбку Ричарда, — вздохнул Мейсон. и то, каким голосом он говорил о Марии».

Мейсон сел за руль, а кейс Ричарда Гордона положил рядом с собой.

— Значит, до поворота, — пробормотал себе под нос Мейсон и запустил двигатель.

ГЛАВА 5

Мысли спутываются в клубок, в котором отсутствуют начало и конец. Стрелка спидометра начала зашкаливать… Сладкий, приторный, страшный запах. Видения, которые приходят сами. Белый столб с кобальтовым указателем,

Мейсон Кэпвелл отъехал от аэропорта, и ему показалось, что он отдаляется от какого‑то важного отрезка своей жизни.

— Скорее! Скорее! — и как можно дальше! — шептал он сам себе, а его нога вдавливала педаль газа в пол.

Автомобиль быстро набирал скорость, а Мейсон смотрел на разделительную полосу и мчался прямо по ней. Полоса стремительно скользила под колеса его автомобиля, и Мейсону казалось, что он стоит на месте, ни на дюйм не отдаляясь от аэропорта.

«Боже, почему этот чертов автомобиль едет так медленно! А может он не едет, он застыл а пространстве? Вмерз в этот горячий и раскаленный воздух, как вмерзает рыба в лед?»

Но нет, пейзажи за окном стремительно сменялись, кукурузные поля, деревья, мосты, все проносилось рядом. Но Мейсону все равно казалось, что он застыл на месте.

"Надо закурить и опомниться. Может, сигарета мне придаст уверенности и поможет сосредоточиться, поможет мыслить логично и ясно. Ведь сейчас у меня все переплелось в раскаленном мозгу. Одни мысль налетает на другую, цепляется за нее и все запутывается в какой‑то ужасный клубок, где отсутствует начало и конец".

Мейсон инстинктивно потянулся к карману, нащупал пачку сигарет и долго выбирал пальцами сигарету, пытаясь в кармане извлечь ее из смятой пачки.

Наконец, сигарета была зажжена. Мейсон глубоко затянулся, продолжая пристально всматриваться в белую разделительную полосу автострады. Потом он взглянул вперед. Над дорогой голубоватым маревом плавился раскаленный воздух.

— Скорее! Скорее! — прошептал Мейсон. выдыхая горячий и горький сигаретный дым.

Какая она мерзкая, и никакой от нее помощи, только мысли запутываются еще больше. Может, мне остановиться? Посидеть, попытаться прийти в себя? Но нет, это не поможет, я же сидел на поле, думал, вспоминал, анализировал, но из этого ничего не вышло, я не пришел ни к какому ясному и понятному ответу. И сейчас мне известно только одно — мой друг Гордон мертв, а я, Мейсон Кэпвелл, жив. И еще мне известно, что погибло очень много людей, очень много. Я за один день сегодня увидел столько окровавленных тел, оторванных рук, ног, искаженных гримасой смерти и гримасой ужаса лиц, что уже, наверное, за всю свою оставшуюся жизнь никогда более не увижу столь кошмарной и жуткой картины.

Но нога Мейсона продолжала давить педаль, а автомобиль мчался, ревя двигателями, прямо по середине дороги, прямо по разделительной белой полосе. Эта белая полоса, начертанная на бетоне, казалась Мейсону спасительной нитью, нитью, которой следует придерживаться.

«Может быть, она меня куда‑нибудь выведет, — думал он, — может быть, эта белая нить поможет мне выбраться из кошмара. Господи, да ведь она похожа на размотанный бинт».

Мейсон вновь вспомнил искореженные окровавленные тела, в глазах которых застыла смерть, оскаленные рты. Вспомнил толстого негра, который так и остался лежать, привязанный ремнем к сиденью.

«Зачем я об этом думаю? Зачем себя укоряю? Ведь я ничего не мог сделать, чтобы его спасти. Ведь этот мужчина был уже мертв. Л еще час назад, за час до этой страшной катастрофы, он весело и беззаботно смеялся, строил планы, наверное, собирался со своей дочерью поехать в отпуск. А может он летел к любовнице или по делам? А может быть, его девочка была больна? Интересно, а где же его девочки? Неужели, и она погибла?»

И Мейсон принялся копаться и своей памяти, пытаясь по маленьким крохам, по маленьким фрагментам восстановить весь этот пережитый ужас. Он скрупулезно, как будто бы рассматривал страшные фотографии, перебирал в памяти картины катастрофы.

«Нет, я нигде не видел эту девочку. Может, они спаслись? — Мейсон принялся вспоминать людей, которые сбились в группы, стоя на кукурузном поле рядом с горящим остовом авиалайнера. Нет, се не было и там, я обязательно узнал бы се, стоило ей попасться мне на глаза. А может быть, ее унесли на носилках в этих страшных черных пакетах? Может быть, се увезли на машине «скорой помощи», и врачи смогут вернуть ей жизнь? Но она навсегда запомнит пережитое, она навсегда останется сиротой, у нее не будет отца. А влюбленные? Хорошо, что эти парень и девушка спастись, но как они плакали, счастливцы…».

И Мейсон вновь вспомнил, как они сопротивлялись, когда он вытаскивал их из задымленного салона, вспомнил, как плавилась краска, вспомнил, как трещала изоляция на проводах и какой желтый, едкий и удушливый был дым.

«Но почему на мне только одна царапина? — и Мейсон посмотрел на запястье левой руки, где был темно–красный шрам. — Вот эта одна черточка, один штрих от всего кошмара, пережитого мной. Но этот штрих останется на моей руке навсегда, как жуткая метка, как напоминание о катастрофе, как напоминание о человеческих смертях и страдании».

Стрелка спидометра застыла на одном месте, дальше ей двигаться было уже некуда.

— Скорее! Скорее, моя машина, мчись, лети! Увози меня от всего ужаса как можно скорее и как можно дальше.

Мейсон даже не понимал, куда и зачем он мчится. Ужасные картины одна за другой надвигались на него, наваливались, вдавливали в сиденье, Мейсон вдруг ощутил, как его сердце вдруг судорожно забилось в груди, и ему показалось, что какая‑то холодная