Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

Бои на улицах Сен-Жан д'Акра шли несколько дней, причём был смертельно ранен ещё один французский генерал, Луи Андре Бон. 13 мая Наполеон отозвал из крепости своих солдат и принял решение снять осаду. Главной причиной такого решения были даже не чисто военные причины. Конечно, Наполеон учитывал и потери в людях, причём не только от неприятельских ядер и пуль, но и от вспышек чумы, и недостаток боеприпасов. Дело дошло до того, что он платил солдатам, если они подбирали турецкие и английские ядра для своих орудий (5 су — за каждое ядро)[934]. А неприятель тем временем, несмотря на тяжкие потери, не становился слабее, ибо Сидней Смит с моря непрерывно пополнял гарнизоны крепости продовольствием, боеприпасами и людьми, доставив туда 20 тыс. штыков[935]. Смит прислал даже во французский лагерь прокламации с призывом к солдатам Наполеона переходить на сторону англичан и турок. Когда же он узнал, что Наполеон называет его «сумасшедшим», то официально вызвал французского главнокомандующего… на дуэль. Не зря один из французских офицеров, характеризуя Смита, сказал, что в нём «уживается вместе с рыцарством какое-то шарлатанство»[936]. Наполеон в ответ на вызов Смита презрительно заявил, что «для этого нужно воскресить» Джона Мальборо — величайшего из английских полководцев прошлого, но добавил, что «готов вместо себя прислать к Смиту одного из своих гренадеров»[937].

Итак, дефицит в людях, боеприпасах, продовольствии при избытке всего этого у противника был очень важным, но не главным мотивом, заставившим Наполеона снять осаду Сен-Жан д'Акра. Главное, что Наполеон узнал 13 мая от пленных англичан и турок из Родосской армии: вторая коалиция европейских держав (на этот раз с участием России и Турции, только что воевавших между собой) начала войну против Франции. Наполеон решил, что теперь «операции Восточной армии становятся второстепенными», и «стал думать только о средствах возвращения во Францию»[938].

Своё решение снять осаду Сен-Жан д'Акра Наполеон замаскировал, по его собственным словам, «удвоением силы огня, вся осадная артиллерия непрерывно стреляла в течение шести дней, сравняв с землёй все укрепления мечети и дворца паши»[939]. Тем временем раненые и больные французы, а также пленные турки и англичане, госпитали и обозы эвакуировались через Яффу в Каир. С утра 20 мая французские войска бесшумно оставили позиции у стен так и не поддавшейся им крепости и потянулись вдоль морского берега в обратный путь. «Осаждённые обнаружили снятие осады только 21-го днём, — вспоминал Наполеон. — Радость их была тем более велика, что они считали своё положение отчаянным и боялись, что город будет взят штурмом. Совершенно не имея кавалерии, Джеззар не смог преследовать французскую армию»[940].

21 мая на первом привале после Сен-Жан д'Акра у г. Хайфа был оглашён приказ Наполеона по армии. Стараясь поднять дух своих заметно деморализованных солдат, главнокомандующий восславил их победы: «Вы овладели всеми крепостями, которые защищают колодцы пустыни. Вы рассеяли в битве у горы Фавор орды, сбежавшиеся со всей Азии в надежде на ограбление Египта <…>. Вы в течение трёх месяцев вели войну в сердце Сирии, захватили 40 орудий, 50 знамён, 6000 пленных, сравняли с землёй укрепления Газы, Яффы, Хайфы, д'Акра». Но причину отступления, т.е. фактически проигрыша сирийской кампании, Наполеон объяснил своим воинам, как никогда до 1812 г., неубедительно, если не сказать больше: непонятно. «Нам предстоит вернуться в Египет, — говорилось в приказе. — Наступление времени, благоприятного для высадки войск, требует моего возвращения туда»[941].

Следующий привал французов — в г. Яффа, где ранее уже случились два происшествия на их пути к Сен-Жан д'Акру, вошедшие в мировую историю и литературу, — был омрачён инцидентом, тоже получившим широкий резонанс в мировой литературе о Наполеоне. Речь идёт о судьбе больных чумой, число которых в разных источниках называется по-разному: 7, 11, 50 и даже 100 человек[942]. Встал вопрос, брать ли их с собой, рискуя заразить здоровых солдат, или оставить на скорую и, возможно, мучительную смерть от рук извергов Джеззар-паши. Наполеон приказал было начальнику медицинской части Р.Н. Деженетту дать им сильную дозу опиума, заявив при этом, что «это лучше, чем оставить их во власти турок». Но Деженетт возразил, что его дело — лечить людей, а не убивать их. Наполеон задумался: как быть?

По совокупности разных данных можно заключить, что Наполеон отменил свой приказ. Зачумлённые солдаты были оставлены в госпитале Яффы и оказались в плену у турок и англичан. Даже такой недоброжелатель Наполеона, как Вальтер Скотт, был уверен, что такого приказа не было. «Если бы Бонапарт действительно отдал такой приказ, — читаем у Скотта, — то Сидней Смит (он и нашёл позднее в госпитале тех солдат, о которых шла речь) наверняка не умолчал бы о таком факте. Их распря с Наполеоном заставила бы его это сделать, но Сидней Смит ничего подобного никогда не говорил»[943].

Отступали французы от Сен-Жан д'Акра в гораздо более тяжких условиях, нежели те, при которых они двумя месяцами ранее наступали. Теперь к раскалённым и сыпучим пескам, палящему солнцу, удушающей жаре, невыносимым мукам жажды, вспышкам чумы прибавился упадок духа от неудачных попыток овладеть турецкой «избушкой на курьих ножках». Наполеон приказал отдать своих лошадей под фургоны для больных и раненых, а всем здоровым — идти пешком. Когда его конюший осведомился, какую из лошадей оставить для главнокомандующего, он стал орать на него: «Всем идти пешком, чёрт побери! Я первый пойду. Вы что — не поняли приказа? Вон!»[944]

«За этот и подобные поступки, — обобщал Е.В. Тарле, — солдаты больше любили и на старости лет чаще вспоминали Наполеона, чем за все его победы и завоевания. Он это очень хорошо знал и никогда в подобных случаях не колебался; и никто из наблюдавших его не мог впоследствии решить, что и когда тут было непосредственным движением, а что — наигранно и обдуманно. Могло быть одновременно и то, и другое, как это случается с великими актёрами»[945]. Так или иначе, здесь Наполеон поступил подобно одному из его любимых героев — Александру Великому, когда Александр возвращался из Индии через пустыню, и его воины, сами изнемогавшие от жажды, принесли ему в шлеме остатки воды, он поблагодарил их и на глазах у всех вылил воду, не притронувшись к ней. «Это придало всему войску столько сил, словно вода,