Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

Так в жизнь Наполеона вошёл его телохранитель-оруженосец Рустам Унанян (1782–1845), армянин, родившийся в Грузии. Он верно прослужил Наполеону с 1799 по 1814 г. и оставил интересные мемуары[959], а современный армянский писатель Арутюн Амирханян написал о нём превосходный исторический роман с использованием документальных материалов из пяти архивохранилищ России, а также из государственных и частных библиотек Парижа, Берлина, Мюнхена, Брюсселя, Москвы и Еревана[960].

Первый разговор Наполеона с Рустамом был таков. Наполеон спросил, может ли 17-летний мамлюк рубить врагов саблей. «Да, могу, — ответил Рустам. — Я уже зарубил несколько арабов». — «Очень хорошо. Как тебя зовут?» — «Яхья». — «Но это ведь турецкое имя. Как тебя звали на родине, в Грузии?» — «Рустам». — «Вот и теперь будут называть тебя как прежде — Рустам. Турецкое имя забудь». И Наполеон тут же подарил Рустаму саблю с золотыми и серебряными узорами и шестью крупными алмазами на эфесе, пару пистолетов с золотыми украшениями, а потом и отличного арабского коня с красивым турецким седлом[961]. Можно представить себе, как — раз и навсегда — покорило юного слугу, раба, такое внимание к нему могущественного Султана Кебира.

Принимая все меры к восстановлению боеспособности личного состава Восточной армии, Наполеон в то же время настойчиво требовал от Директории подкреплений. В письме к Директории от 28 июня он назвал общую цифру потерь Восточной армии (5344 чел.), запрашивал для возмещения такого урона ещё 6 тыс. солдат, но добавил, что, если ему пришлют 15 тыс., он дойдёт с ними куда угодно — хоть до самого Константинополя. При этом, естественно, он просил дослать ему орудия и боеприпасы[962]. Директория на эти, как и на предыдущие просьбы своего «чудо-генерала» из Египта о подкреплениях, ничего не ответила. Раздражение Наполеона против «бездарей-адвокатов», как называл он членов Директории (хотя из пяти директоров адвокатами были только двое — Л.Ж. Гойе и П. Роже-Дюко), давно уже нарастало и теперь становилось нетерпимым.

В таком состоянии духа Наполеон узнал, что 11 июля турецкий флот из 90 транспортных судов в сопровождении боевой английской эскадры осточертевшего всем французам Сиднея Смита бросил якорь в Абукирской бухте и высадил на берег 18 тыс. янычаров (отборной пехоты). Командовал ими сераскир, т.е. фактический правитель Румелии (турецкой провинции на Балканах) Мустафа-паша. С ходу захватив французские прибрежные батареи, турки осадили порт Абукир. Мустафа-паша, не имея на тот момент кавалерии, ждал подхода к нему конных соединений мамлюков, чтобы потом наступать на Каир, а пока вёл осаду Абукирского форта вяло. Этим воспользовался Наполеон — как всегда, виртуозно.

Думал ли он с первых минут, как только узнал о высадке турок, какой шанс (исторически-символичный!) посылает ему судьба? Ведь новая битва ждёт его в той самой Абукирской бухте, где год назад, в такой же летний день, 1 августа, был уничтожен его флот, что обесчестило, а главное, отрезало его от Франции, изолировало в Египте. Теперь он может уничтожить очередную турецкую армию и этой победой не только обезопасить Египет от агрессии со стороны Турции, но и смыть с французского знамени бесчестье прошлого Абукира. Да, он не мог не думать об этом, когда с лихорадочной поспешностью и жаждой мщения снарядил и 16 июля повёл 10 тыс. пеших и конных воинов с артиллерией к Абукиру.

18 июля турки овладели фортом Абукир. В тот момент они уже знали о наступлении войск Наполеона, но ещё не дождались своей кавалерии. Поэтому они спешно готовились к обороне. Абукирский полуостров имеет форму треугольника, вершиной которого является форт. Вокруг форта разбросаны холмы «Колодезь», «Шейх» и самый высокий — «Визирь». Турецкие янычары закрепились и на холмах и, у их подножия, в трёх линиях окопов. Когда Наполеон утром 25 июля подступил к позициям янычар, он легко смог определить намётанным глазом и сильные, и слабые стороны их укреплений с учётом, разумеется, отменной храбрости и жестокости, но очень слабой выучки и недостатка смекалки, что всегда отличало турок.

В течение двух часов две армии стояли молча и мирно, как бы присматриваясь друг к другу. В подзорную трубу Наполеон успел заметить на холме «Визирь» большую группу в ярких одеждах. То был Мустафа-паша с многолюдной свитой и с ним рядом — сэр Сидней Смит во главе нескольких английских офицеров на правах заместителя и советника Мустафы. Вероятно, увидев всё это, Наполеон обратился к своим солдатам перед атакой с такими словами: «Англия заставляет нас совершать подвиги, и мы их совершим!»[963]

Тут же он сказал стоявшему рядом Мюрату: «Эта баталия решит судьбу мира». Мюрат возразил: «По крайней мере, судьбу этой армии». Вальтер Скотт верно заметил, что Мюрат «не понял тайной мысли Наполеона», ибо Наполеон думал тогда «не об одном предстоящем сражении, даже не о судьбе Египта, но уже о будущем Европы, куда он собирался вернуться. А это было бы невозможно, не одержи он в очередной раз победы»[964].

Битва началась к середине дня 25 июля с артиллерийской канонады[965]. Тяжёлые орудия французов открыли ураганный и, главное, прицельный огонь по скоплениям турок на холмах и по их окопам, вырытым наспех и ненадёжно. Турецкая артиллерия отстреливалась, но она была слабее французской, а её канониры не столь искусны, как французы. В результате турки под огнём дьявольских гяуров стали терять выдержку, занервничали и дрогнули. Воспользовавшись их замешательством, кавалерия Мюрата по знаку Наполеона лихо обскакала правый фланг первой линии турецких окопов и прорвалась в тыл янычарам. Тем временем Ланн, получив приказ Наполеона «Пленных не брать!», повёл свою пехоту во фронтальную атаку. Гренадеры Ланна рассыпным строем под беспорядочным огнём турок ворвались в первую линию их окопов и погнали деморализованных янычар ко второй линии, но там их встретили кавалеристы Мюрата. Спасаясь от яростных ударов французской кавалерии и пехоты, янычары бежали ко второй линии своих окопов, мешая тем самым их защитникам стрелять во французов, ибо впереди неверных мчались к ним свои.

Сопротивление защитников второй и третьей линий турецких окопов было сломлено в течение часа. Они обратились в бегство, но бежать им было некуда, кроме как в море. Поддались начавшейся панике и турецкие воины на холмах. Все, не исключая сэра Сиднея Смита и его офицеров, бросились к морю в надежде