Читаем вместе с Толстым. Пушкин. Платон. Гоголь. Тютчев. Ла-Боэти. Монтень. Владимир Соловьев. Достоевский - Виталий Борисович Ремизов

Все та ж высокая, безоблачная твердь,

Все так же грудь твоя легко и сладко дышит,

Все тот же теплый ветр верхи дерев колышет —

Все тот же запах роз… и это все есть смерть!

________________________________

Как ведать? Может быть, и есть в природе звуки,

Благоухания, цвета и голоса —

Предвестники для нас последнего часа

И усладители последней нашей муки.

И ими-то судеб посланник роковой,

Когда сынов земли из жизни вызывает,

Как тканью легкою свой образ прикрывает,

Да утаит от них приход ужасный свой!..

Первая строфа о Риме. В его «радужных лучах», «цветах, источнике прозрачном», в его небесной высоте, безоблачной тверди ощущается «разлитое, таинственное зло». Теплый ветер, колыханье вершин деревьев, запах роз не спасают от ощущения, что над всем этим властвует смерть. Это Божий гнев, который люб созерцателю римских развалин. Римская цивилизация видится в мрачных тонах. В ней больше зла, нежели добра, а потому и смерть сильнее жизни.

Откуда такой накал восторженной неприязни? От понимания того, что современное человечество оказалось в капкане обмана:

оно не ведает, что потребность в благоухании, жажде наслаждений, жизни в радужных тонах — это «усладители последней… муки», «предвестники… последнего часа»;

«хлебом и зрелищем» искусно управляет «посланник роковой», то бишь Антихрист, прикрывающий «тканью легкою свой образ», дабы утаить от людей «приход ужасный свой».

Малярия — смрадная, смертельная болезнь. Она «Божий гнев». Созерцатель обеих картин любит этот гнев, ибо он праведный. Однако текст всего стихотворения наполнен чувством тревоги за судьбу человека и человечества, желанием предостеречь от надвигающейся трагедии, от добровольного рабства в царстве Антихриста. Сможет ли человек, вняв гласу Бога, спасти и защитить себя? Сможет ли очнуться от сладостных звуков, убаюкивающих и затуманивающих его разум? Найдет ли в себе силы для отторжения малярийных зловоний?

Ломаная линия, отчерк Толстого, разделивший стихотворение на две части, может иметь разные мотивации: то ли Толстой воспринял каждую из строф как нечто самостоятельное, то ли провел границу тревоги между прошлым и настоящим, то ли ему показалось неудачным сравнение двух цивилизаций? Читатель этих строк может самостоятельно решить эту проблему.

С. 98. «Поток сгустился и тускнеет…». 1836. Т.

Поток сгустился и тускнеет

И прячется под твердым льдом,

И гаснет цвет, и звук немеет

В оцепененье ледяном.

Лишь жизнь бессмертную ключа

Сковать всесильный хлад не может:

Она все льется и, журча,

Молчанье мертвое тревожит.

Так и в груди осиротелой,

Убитой хладом бытия,

Не льется юности веселой,

Не блещет резвая струя.

Но подо льдистою корой

Еще есть жизнь, еще есть ропот,

И внятно слышится порой

Ключа таинственного шепот!

Прикосновение к «диалектике души»

Заглянув в подсознание, можно почувствовать не растоптанные повседневностью ростки жизни, услышать «ключа таинственного шепот». Психологический параллелизм — адекватность жизненных явлений природы психологическому состоянию души человека. Как «жизнь бессмертного ключа» «молчанье мертвое тревожит» (твердыню льда), так и человеку дано слышать порой «ключа таинственного шепот».

Толстой, непревзойденный мастер «диалектики души», с юности и до последних минут жизни стремился понять, что, как и почему происходит в подсознании человека. Очевидно родство двух художников на уровне установки, но различие велико в формах воплощения. Толстовский напряженно «колючий» синтаксис и воздушность поэтического слова Тютчева при описании драмы души. Последнее возникает за счет легкости интонации, напоминающей журчание ручья, глагольных форм, играючи передающих («льется» и «журча», «тревожит») торжество жизни над «всесильным хладом».

«Поток сгустился и тускнеет / И прячется под твердым льдом» — это сказано по-тютчевски. Все три глагола создают напряжение ситуации: сгустился — приготовился к преодолению препятствия, тускнеет — светлый ключ наталкивается на твердыню льда, прячется — не исчезает, а продолжает жить.

Так же по-тютчевски — лаконично и с помощью емких по содержанию метафор — описана судьба осиротелого человека, юного, но уже убитого «хладом бытия». Ближе к финалу натурфилософская метафора усиливает суть человеческих страданий и надежд:

Но подо льдистою корой

Еще есть жизнь, еще есть ропот…

Это стихотворение Тютчева о вере в силу энергии жизни как в природе, так и в душе человека. Оптимизм, близкий Толстому.

С. 175. «Дума за думой, волна за волной». 1851. Т.!

Дума за думой, волна за волной —

Два проявленья стихии одной!

В сердце ли тесном, в безбрежном ли море —

Здесь — в заключении, там — на просторе,

Тот же все вечный прибой и отбой!

Тот же все призрак тревожно-пустой!

В яснополянском доме в семье Толстых по вечерам иногда загадывали желания, наугад открывая ту или иную страницу книги «Дума за думой» (Памятная книга на каждый день. СПб., 1885. Роскошное подарочное хромолитографированное издание).

Название книги идет от первой строчки стихотворения Ф. И. Тютчева (1851).

Книга использовалась для автографов близких друзей, родных, знаменитых гостей яснополянского дома.

Построена она по принципу ежедневника, разделенного специальными иллюстрациями на месяцы, каждая ее страница посвящена одному дню. На каждой календарной странице помещены отрывки из стихотворений лучших русских поэтов XIX века. Среди них — А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Ф. И. Тютчев, П. А. Вяземский, В. А. Жуковский, гр. А. К. Толстой, А. С. Хомяков, А. Н. Апухтин и другие.

В. А. Жуковский вопрошал: «Невыразимое подвластно ль выраженью?..» Ответ на этот вопрос прозвучал в стихотворении Ф. И. Тютчева «Silentium»: «Мысль изреченная есть ложь». Однако это не помешало Тютчеву воздать должное процессу познания и установить его родство со вселенским законом движения, перехода от одного состояния к другому, от думы к думе, от волны к волне (тесно в сердце — безбрежно море; «здесь — в заключении, там — на просторе»). Все та же «диалектика души», главное свойство толстовской прозы, но есть и склонность к агностицизму.

Движение к познанию сущности бытия вечно, а потому в настоящем — это всегда «призрак тревожно-пустой!» (тютчевский двойной эпитет). Миражи познания, миражи жизни. Все в духе Канта: постигаем суть явления, а «вещь в себе» такова, что, хотя и можем постепенно приблизиться к ее сущности, все равно остается недостижимой.

«Тот же все вечный прибой и отбой!»

С. 177. Первый лист. 1851. Т.

Лист зеленеет молодой:

Смотри, как листьем молодым

Стоят обвеяны березы,

Воздушной зеленью сквозной,

Полупрозрачною, как дым.

О, первых листьев красота,

Омытых в солнечных лучах,