Високосный год - Манук Яхшибекович Мнацаканян

Официант убрал со стола лишние тарелки, принес дымящийся ишхан и коньяк «Наири».

— Послушай, — обратился к официанту управляющий. — Вот гляжу я на тебя, красивый ты парень, молодой. И не стыдно тебе официантом работать?

— Ежели сюда будут приходить такие люди, как вы, мне грех жаловаться.

— Такие, как мы? — повторил управляющий. — Здорово сказал, молодец. Только, пока не поздно, возьмись за ум.

Официант попытался что-то сказать, Григорян перебил его:

— Тост мой остался незавершенным. Роланд Сарибекович, а теперь я хочу выпить за ваших детишек.

Сафарян налил Лусик коньяку, положил в тарелку рыбы.

— За ваших деточек, — сказал Бабаян.

— Почему только за его детей? — прервала Лусик. — Давайте выпьем за здоровье всех наших детей.

— За здоровье наших детей, дорогая Лусик, — сказал Григорян, — и в первую очередь за детей Роланда Сарибековича.

— Хорошие девочки, — сказал Сафарян. — Одна лучше другой. Знай же, младшая моей невесткой будет.

Чокнулись, и все, кроме управляющего, выпили. Держа рюмку в руке, он молчал, устремив взгляд в одну точку. Затем поставил рюмку, медленно засунул руку в карман, вытащил двадцатипятирублевку и протянул Бабаяну.

— Отдай этим обалдуям, пусть помолчат минут десять, голова раскалывается…

— Я… Роланд Сарибекович…

— Тебе что говорят! — зарычал управляющий.

Бабаян молча взял двадцатипятирублевку и направился к музыкантам.

— Зачем? — возмутилась Лусик. — Люди ведь танцуют, веселятся…

— А им-то что, — бросил управляющий. — До утра могут плясать.

Музыканты прекратили играть, положили инструменты и вышли. Управляющий посмотрел им вслед, поднял бокал и сказал с грустной улыбкой:

— Говоришь, младшая невесткой твоей будет… и старшую возьмут, и среднюю… нет у них совести, уведут ведь всех. — Он заскрежетал зубами, стукнул кулаком по столу. — А кто мой род будет продолжать?.. Чтобы такой человек, как я, не имел сына?..

— Роланд, Роланд, — забеспокоился Сафарян.

— Сумасшедший, — бросила Лусик.

— Да, я сумасшедший, — управляющий схватил ее за руку. — Может, и ты с ума сойдешь, родишь мне сына…

Григорян зажал ладонью рот, чтобы не прыснуть, стиснул руку Бабаяна.

— О деньгах не думай, — потряс руку Лусик управляющий. — И ребенка обеспечу, и тебя, и твоего сына, и твою мать…

— Ну и что? — усмехнулась Лусик.

— Что, что, не твое это дело.

Григорян подтолкнул Бабаяна.

— Я — хозяин своего слова, — ударил себя в грудь кулаком управляющий. — Недаром меня Роландом Сарибековичем зовут.

— Что я скажу людям, в школе? Ты думаешь, что говоришь? — Лусик залпом выпила полную рюмку коньяка, выдохнула, в глазах заблестели слезы. — Хватит того, что один ребенок растет без отца, еще второго заведу?

— Кончай, Роланд, — сказал Сафарян.

— Погоди, — он грубо оттолкнул его руку, прищурил глаза. — А говоришь — люблю.

— Коли любишь, почему не разводишься? — рассердилась Лусик. — Кого стесняешься?

— Что за глупый разговор? — возмутился Сафарян. — Вот возьму и уйду…

Управляющий не обратил внимания на слова товарища, провел рукой по волосам, задумался на минуту.

— Ты себя со мной не равняй, с моим положением и должностью, — медленно произнес он. — Я не такой старый, как эти, я еще могу продвинуться. Понятно? — он снова опустил кулак на стол.

— Молчи, — шепнул Григорян на ухо Бабаяну. — Сейчас к нам пристанет.

Сидящие за соседним столом стали смотреть в их сторону.

— Скажите, пусть сыграют, — попросила Лусик. — Стыдно…

— Никакой музыки, — отрезал управляющий.

— Роланд, люди хотят танцевать, — сказала Лусик, — смотри, какие они славные, молодые, ну, прошу тебя…

— Ну, ладно, пусть танцуют. Только вот подойду к ним и от имени армянского народа выпью за их здоровье. Какой они национальности? Слышишь, как только взмахну рукой, пусть заиграют. Понял? — обратился он к Бабаяну.

Управляющий поднялся качаясь, выпрямился, стараясь сохранить равновесие, но тут вскочил Сафарян и схватил его за руку.

— Ты не имеешь права говорить от имени народа. Не имеешь права…

— Верно, — закричал вдруг Бабаян. — Вчерашний щенок, вести себя не умеешь…

Музыканты заиграли. Сидящие в углу туристы вскочили, стали танцевать.

Управляющий продолжал стоять. Он тупо смотрел куда-то, никак не мог прийти в себя и осмыслить происходящее.

— Я хочу домой, — сказала Лусик.

— Погоди, сестрица, — Григорян встал, взял управляющего за руку и направился в глубь ресторана.

— Роланд Сарибекович, малость перебрал ты, — сказал ему в туалете Григорян. — Облегчиться надо, сразу полегчает, — он указал пальцем на рот.

— Считаешь?.. — наконец пришел в себя управляющий.

— Ну да, — засмеялся Григорян. — Говорю, не помешало бы вам малость облегчиться…

— Катись отсюда…

Григорян вернулся к столу.

— Золотой он человек, но как выпьет, никого не хочет слушать. Чтоб не сказали, что я лезу к нему, вот за глаза пью за его здоровье. — Он одним духом выпил рюмку и стукнул ею об стол, улыбнулся всем: — Ой, как хорошо!

— Мы уходим, — Сафарян встал. — Отвезешь его домой.

Лусик и Бабаян тоже поднялись.

— Погодите, — захлопал глазами Григорян. — Как же так?

— Не наше дело, — отрезал Сафарян.

— Ты тоже уходишь, Бабаян?..

— Да, счет я закрыл, — он, покачиваясь, пошел за Лусик и Сафаряном.

Около десяти часов вечера Роланд Сарибекович вернулся домой. Его влажные волосы были тщательно зачесаны. Он медленно зашел в комнату и, заметив удивленный взгляд жены, попытался отшутиться:

— Ну, а сегодня к чему придерешься, ханум? — и ущипнул старшую дочь за щеку.

— Подогреть обед? — спросила жена.

— Устал я, устал, как собака. Спать хочу.

Вошел в спальню, разделся, и вскоре раздался его монотонный храп.

Никто так и не узнал, что этой ночью на ничтожную долю миллиметра выросла возникшая в его желудке раковая опухоль.

1976

НА ПАСЕКЕ

Перевод К. Кафиевой

Пчеломатка выпорхнула из улья, за