Зорагалдиум. Потусторонний мир - 1ex0

Архидур замешкался лишь на мгновение, потому что в нём смешались страх с удивлением от того, что он увидел. Однако, поборов всё это, он принялся, как встарь, рассказывать на всю округу о собственном величии. Но Ольдерис не стал его дослушивать – обрушил на головы всех саткаров мощь зора. Поднялся резкий порывистый ветер, который начал сдирать кожу с ражгаров. Дневное светило тут же скрылось за тяжёлыми свинцовыми тучами, порывы первородного ужаса сковывали и не позволяли даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы противостоять могуществу вестника смерти. Фисталуон довольно долгое время собирался с духом, но, когда всё-таки переборол весь ужас, который не позволял ему начать действовать, больше половины его особого воинства уже пало. Осознав это, он преисполнился дикой ярости и принялся мстить ничтожной нежити за то, что произошло с теми, кто был рядом с ним. И тогда мы увидели мощь архидура в действии.

Несмотря на свой огромный рост и кажущуюся неповоротливость, как воин Фисталуон был неплох. Обычно огромным существам постоянно не хватает скорости. Но архидур был лишён этого недостатка. Взмахи его исполинского оружия, отдалённо напоминающего меч, были достаточно стремительны. А, будучи покрытым алым пламенем Кальдебарсона, это оружие не сокрушалось при встрече с зелёным пламенем зора. Левой рукой он производил достаточно могущественные чары и не только сопна или закта. В его арсенал входили также финте, зенте, кельте, вульту и даже фаэте. Только знаки он рисовал не рунные, а саткарские, ведь руны обязательно угловатые и сияющие белым или голубым свечением, когда как то, что он производил, имело и угловатые, и закруглённые формы, а сияло исключительно из-за того, что горело обычным пламенем. И всё было направлено лишь на причинения ущерба – ни одной из сфер магии он не мог поддержать своё изрядно поредевшее воинство или хотя бы уж себя самого, потому что сила смерти постепенно поглощала его сущность, добираясь до жизни самого саткара. Разум искажался под действием первородного кошмара. И архидур не мог ничего придумать. А только лишь отбивался от налетавших на него несуществующих врагов и пытался защититься от шквала непрекращающегося града смерти. Иногда его настигало просветление, и он устремлялся на Ольдериса, но бессмертный концентрировал зора и отбивался от всех его ударов и различной магии. Весь этот бой показал, что саткары не собираются отступать. А потому разорад по всему этому миру готовился отбиваться от нападения саткаров, нещадно истребляя их. Фисталуон же пытался биться и всеми силами тщился сокрушить эту ничтожную нежить, которая оказалась очень могущественной, недооценённой им. Бросаясь сквозь множественные сплетения магии смерти и бушующую бурю зелёного пламени, он всякий раз ударялся об Ольдериса, как будто бы о незримую стену. Бессмертный был так близко – вот же он. Протяни свой меч и казни его. Но всякий раз архидур оказывался лишь в самом эпицентре сил смерти и Пустоты. До его ушей доносились крики агонии саткаров, которые остались ещё живы. И это злило, но вместе с тем ещё и пугало. С кем он ведёт сражение? Может быть, это был кто-то из великих? Просто он принял это несуразное обличие, чтобы Фисталуон подумал, будто бы сможет победить его? Если это так, то нужно бежать и как можно быстрее, пока ещё он может существовать. Эта мысль сводила его с ума, а наблюдение за тем, как постепенно истаивают его сущности, разжигало этот страх. Так что мысль бежать отсюда, пока не поздно, укоренялась в нём всё сильнее и сильнее. И вот, он использует пентаграмму, прыгает в неё, но ничего не происходит – его ноги приземляются на землю. Недоумение завладело им настолько, что он даже не понимает, из-за чего всё так произошло. Ему понадобилось пару мгновений, чтобы собраться с мыслями, и только после этого он обратил внимание на символы, расположенные на ободьях его звезды. Их тут быть не должно. Однако они были тут и не позволяли порталу открыться. Более того, он осознал, что попал в ловушку – этот мерзкий бессмертный установил ловушку! Теперь он не сможет бежать отсюда во всех смыслах этого слова. Не сможет бежать и умрёт тут. Умрёт. Он, великий и неподражаемый Фисталуон, предвестник кончины, жнец ничтожных душ, пожиратель поверженной надежды, пойман, как мышь в мышеловку, и умрёт, как самый последний ничтожный таракан, надышавшийся дихлофоса. Это настолько сильно напугало его, что архидур начал биться в истерике, пытался пробиться через незримые барьеры удерживающей пентаграммы, ревел, как подстреленный нугундр, и распалялся жуткой бранью, обещая всем нам жуткую месть со всеми возможными мучениями и страданиями, какие только способно выдумать его изощрённое сознание. Тем временем зора заканчивал пожирать третий рубеж его сущности, так что паника росла в геометрической прогрессии. Когда сила смерти приступила к четвёртой, он принялся метаться ещё сильнее. Его сущность начала расти, так что саткар перестал умещаться в площади пентаграммы, которую сам же для себя и приготовил. Но страх перед смертью продолжал владеть им, так что он не прекращал свой рост. И, подобно тому, как был разрушен Кальдебарас, таким же образом была расколота эта ловушка. Фисталуон просто-напросто раздавил её самим собой, а после принялся бежать так быстро, как только мог, удаляясь прочь от того места, где находился Ольдерис. Но буря, которую развёл на всю округу бессмертный, покрывала довольно-таки обширную площадь, а потому трус всё бежал и бежал, продолжая испытывать на себе воздействие губительной силы смерти. И только в тот миг, как он покинул территорию буйства смерти, пентаграмма унесла его прочь отсюда.

Вторжение саткаров было начато и тут же разбилось о нашу силу смерти. Десятки и сотни тысяч краснокожих слуг Кальдебарсона расставались со своими жизнями, возрождались и снова приходили сюда, чтобы объединиться в большой отряд и попытаться прорвать к людям с новыми тактиками и манёврами. Но ничего не помогало, хотя было совершенно очевидно, что они были направляемыми кем-то. Тем более, что Фисталуон перестал быть полководцем, а только и знал, что бродить по тёмным пустошам, совершенно один. Он боялся сказать хотя бы уж слова, опасаясь того, как бы его не обнаружил кто-нибудь из разорада. Страх ещё владел им, перед глазами ещё стояло зелёное марево смерти, кожа продолжала ощущать призрачное жжение от этой силы. Он пытался успокоить самого себя, пытался подавить бурю в собственной душе. Всякая мысль бежала из его головы. Он не мог ничего предпринять. Даже просто опуститься на землю и, воспользовавшись