Ленинград: архитектура советского модернизма, 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

Комплекс на проспекте Науки, 44. Макет дворового корпуса

➧Каскадное решение не было новостью: в 1984 году, например, Наталья Захарьина возвела дом-пирамиду (он же «муравейник») в Сестрорецке, чей ступенчатый силуэт возник ответом на дюнный рельеф. Но там еще на каждом уступе была терраса, чего в условиях города сделать не позволили. В пригородах у зодчих вообще было больше возможностей, поэтому свободолюбивая Захарьина работала в основном там, в городе построив только крематорий (с Давидом Гольдгором) и одинокую 15-этажную башню на улице Седова, 91, корп. 1 (1976). Башне предназначалась любопытная градостроительная роль: держать главную площадь района, которая по факту была лишь «карманом» в застройке, но очень большим[459]. При этом с запада к ней примыкало Белевское Поле с его очаровательной, но двух— и трехэтажной застройкой, а с востока — 124-й квартал{4} с его скромными пяти— и восьмиэтажками. Поэтому Захарьина ищет, как сделать дом живым и ярким, и сочиняет пилообразный фасад, который должен давать красивую светотень. Квартиры развернуты под углом к плоскости фасада, конечно, не просто так, а чтобы улавливать больше солнца. Выходящим на лоджии углам комнат Захарьина планировала дать угловое остекление, но в итоге оно появилось только у «двушек» (которых на каждом этаже две), а остальные шесть — «однушки», зато у каждой есть альков. Комнаты — 20 кв. м, кухни — 7. А выйдя из лифта, жители идут на свет, который мерцает в конце общего коридора.

Жилой дом на улице Седова, 91, корп. 1. Макет

Жилой дом на улице Седова, 91, корп. 1. План типового этажа

➧На общий остекленный коридор нанизаны квартиры и в галерейных домах, которые появятся в начале 1980-х. Это последнее обращение к идеям 1920-х, а именно — к дому Наркомфина Моисея Гинзбурга, только здесь квартиры уже не в двух, а в трех уровнях! Продиктовала этот ход не столько начавшаяся реабилитация конструктивизма, сколько поиск решения конкретной проблемы. Первый такой дом на улице Тухачевского, 31 (1983) должен был встать торцом к улице (то есть вытянуться с запада на восток), квартиры же в нем планировались только однокомнатные: сюда из общежития переселяли рабочих завода «Красный выборжец». Поскольку же по нормам инсоляции квартиры не могут выходить только на северную сторону, Олег Фронтинский и Святослав Гайкович вспомнили о доме Наркомфина, но остроумно усовершенствовали его структуру. «Мы придумали вариант, когда все комнаты выходят на юг, а все кухни — на север. По северной стороне каждого нечетного этажа идет коридор, куда выходят двери квартир. На четных этажах на север выходят кухни. В этой схеме получались два вида квартир. В одном сначала попадаете в прихожую, откуда поднимаетесь наверх в жилую комнату с лоджией, затем еще выше — в кухню. В другом виде спускаетесь из прихожей в комнату, а потом еще ниже — в кухню. В переходах разместились санитарные узлы и кладовка»[460].

Галерейный дом на улице Тухачевского, 31. 1983

Галерейный дом на улице Тухачевского, 31. Разрез. 1983

➧Но, увы, такой роскоши пространственных переживаний, как в доме Наркомфина, где разноуровневые пространства перетекают одно в другое, тут не получилось. Комнаты и кухоньки по-советски крохотны, а две узкие лестницы по семь ступенек создают понятные трудности (санузел, правда, в одном уровне со спальней). Ньюйоркцы, конечно, привыкли бегать вверх-вниз по своим домам-«браунстоунам», но там это полноценные частные дома с собственными задними дворами. И хотя здесь авторам удалось выжать четыре лишних квадратных метра к 36 полагающимся, но все они ушли на внутриквартирные лестничные площадки… И только находясь на них и можно ощутить всю необычность этих квартир и почувствовать, что воздуха здесь все-таки больше. Тем не менее при грамотной реконструкции можно заставить все эти странности работать на полную катушку и получить модный интерьер — как и сделала в 2020 году одна петербургская пара (проникнувшись своим домом до такой степени, что завела в инстаграме паблик о советских галерейных домах).

➧При том что внешний облик дома вполне выразителен за счет пластики скругленных торцов, то робкое движение к буржуазности, которое было намечено трехуровневыми интерьерами, никак не отражается на фасадах, которые остаются сеткой одинаковых лоджий (а задний — и вовсе перфорацией). Но тут виноваты как функция (почти общежитие), так и место. Другое дело, когда здание возникает на красной линии старого проспекта! Семиэтажный дом на Лиговском проспекте, 103–105 (архитектор Э. Кондратович, инженер М. Стрельцов, 1970–1979) построен для работников типографии Володарского (находящейся неподалеку, что удобно), а для города в первом этаже сделан детский книжный магазин[461]. Фасад продолжает линию домов проспекта, но на углу с Разъезжей слегка поворачивает, намечая направление улицы Константина Заслонова, а подсечка первого этажа это элегантно акцентирует. Но главное изобретение автора — это нечто среднее между эркером доходного дома и панорамным окном Ле Корбюзье. Окна спарены под тупым углом, что делает их огромными, а плоскость фасада — волнистой (интересно, что и задний фасад сделан так же, разве что окна меньше). И хотя они практически одинаковые, эта персонализация жилой ячейки все равно звенит вызовом советской усредненке и перебрасывает мостик к дому работников Свирьстроя (И. Явейн, 1938), где все окна взяты в ар-декошные рамы. Как и там, в доме Кондратовича нет никаких видимых признаков роскоши, но дух современной респектабельности сквозит ясно и красиво.

Дом на Лиговском проспекте, 103–105

И было бы прекрасно, если бы в старом городе возникали именно такие дома, но эпоха постмодернизма вызвала к жизни как раз более явные признаки статусности. А самым первым и ярким его образцом в жилой архитектуре стал дом на Финляндском проспекте, 1 (1973–1987). Задумал его Сергей Сперанский вместе со своей гостиницей «Ленинград»[25], но руку мастера тут узнать трудно; строила здание его верная соратница Виктория Струзман. Дом огромен, он занимает весь проспект, но особенно огромны его мансарды и арки. Гипертрофированный размер классических деталей был главной приметой американского постмодерна, но в Петербурге это выглядело диковато. Столь же непривычен был и цвет плитки, да и вообще столь активный цвет в центре города: и, хотя Сперанский мыслил его как фон для бело-золотистой гостиницы, недалекие горожане обидно прозвали дом «Синяком». Утвердил сомнительную репутацию здания кинорежиссер Евгений