Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

что здесь – воровское толковище или наш советский суд? Это только на суде так делается – обвиняют без причин… А у нас, у блатных, все должно быть по справедливости, по правде.

Кодла снова загомонила, задвигалась, кто-то проворчал из полутьмы:

– Кончайте этот балаган!

И еще один голос прорезался сквозь шум:

– А где, кстати, Леший? Куда он подевался? Давайте его сюда! Спросим – и точка. И все дела.

– Вот это правильно, – подхватил Coco. – Пусть сам Леший скажет. В самом деле, где он?

Лешего, признаться, я боялся больше всего. (Coco был не опасен мне – я обезвредил его без труда!) Отсутствие сибиряка удивляло меня с самого начала; удивляло и, конечно, радовало. И сейчас я напряженно ждал: что ответит Ленин на этот вопрос?

– Ч-черт его знает, – сказал озадаченно Ленин. – Не пойму. – Он засопел, поскреб ногтями лысину. – Пацаны всю зону облазили, с ног сбились. И сейчас еще ищут. Запропастился куда-то, прямо как в воду канул!

– А может, его в зоне уже и нет? – хихикнул Девка. – Может, он в побеге?

– И сколько мы так сидеть будем? – поинтересовался Конопатый – тот самый парень, который вызвал меня на это судилище.

– Подождем еще немного, – сказал Ленин. – Авось найдется. Время терпит.

– Да нет, – возразили ему, – не терпит…

– Но ведь толковище не кончилось! – угрюмо и веско заявил Ленин. – Вы что, правил не знаете? Дело это оставлять нельзя. Надо что-то решать… А Леший найдется, появится.

Однако Леший так и не появился. Урки ждали его долго. Некоторые от скуки стали резаться в карты. Кто-то звучно всхрапнул. Затем в углу послышалась песня:

Костюмчик серенький, колесики со скрипом

Я на тюремный на бушлатик променял.

Это была моя песня! И блатные знали это. И, услышав ее, я подумал с облегчением: раз поют, значит, верят… Значит, здесь у меня есть сторонники. Что ж, это неплохо. Мы еще поборемся, Володя! Потягаемся! Мы еще кокнемся – посмотрим, чье разобьется…

Дверь барака распахнулась с грохотом; ворвался взъерошенный, запыхавшийся пацан.

– Нашелся, эй! – закричал он еще с порога. – Нашелся ваш Леший!

– Где ж он? – встрепенулся Ленин.

– В санчасти.

– Он что, заболел, что ли?

– Да вроде бы, – сказал пацан, отдуваясь и шмыгая носом. – Не поймешь – то ли всерьез, то ли косит, притворяется.

– Как же он косит?

– Странно… – Востроносое, щуплое лицо паренька дрогнуло, исказилось гримасой…

– Но все же? Что он там делает?

– Ест дерьмо…

И сейчас же звонко, заливисто захохотал Девка:

– Взаправду ест? Хлебает?

– Ну да, – кивнул, поеживаясь, рассыльный. – Хлебает.

– И как же он хлебает?

– Да прямо рукой – из больничной параши…

– Ну, молодец, старик! – воскликнул Девка. – Послушался все-таки дельного совета… Ай, ловкач, ай, пройдоха!

Он сотрясался весь, стенал и захлебывался от хохота. Но окружающие молчали: людям было на этот раз не смешно.

И чтобы пресечь неуместное это Девкино веселье, кто-то сказал – досадливо и нетерпеливо:

– Ладно, заглохни! И вообще, хватит о дерьме. Давайте-ка, чижики, потолкуем о главном.

– Вот и я – о том же… – подхватил Ленин.

Но его перебили:

– Насчет Чумы – разговор без пользы. Дело это мутное. Без Лешего тут все равно ничего не решить… И сейчас не это главное.

– А что? – спросил заносчиво Ленин. – Что же?

– Главное то, что вокруг нас – суки! Чума прав. Они вооружены, а мы – с пустыми руками. Так не годится. Надо что-то делать… Где-то доставать ножи!

Тем и завершилось роковое это судилище. Обвинение, предъявленное мне Лениным и Coco, осталось недоказанным. Основной, самый важный свидетель по делу выбыл внезапно и навсегда.

Странно все-таки переплелись наши судьбы: вот уже второй раз сибиряк этот выручал меня, уберегал от беды.

Минувшей ночью он уберег меня от сучьего ножа, теперь же, невольно, – от ножа блатного.

Я долго думал потом о Лешем… Во всем ведь есть свои пределы; та отчетливая черта, переступать которую нельзя… Теперь, отступя от событий и взирая на них спокойно, со стороны, я отлично вижу эту разницу планов, это несоответствие между целью и средством. Но тогда, на нарах, окруженный кодлой, я прежде всего думал о собственном своем спасении. И известие, которое принес рассыльный, переполнило меня жгучей радостью.

Конечно, и потрясло, и смутило, как и всех прочих. Но все-таки первым моим чувством было облегчение… Я словно бы сразу вернулся к жизни, ощутил под ногами твердую почву.

Глава 3

Конец Ленина

А теперь начинается самое трудное; я как-то даже боюсь рассказывать… Признаваться в собственных своих слабостях – куда ни шло. На это еще можно решиться. Гораздо труднее пойти на признание в подлости.

А впрочем, не знаю. Не знаю. Может быть, в том, что я совершил, никакой особенной подлости и нет? Да, пожалуй, что и нет.

В конце концов, моя вражда с Лениным зашла так далеко и сделалась столь очевидной, что поневоле возникал вопрос: кто кого? Было ясно: если я не уберу его, не уничтожу, то он рано или поздно уничтожит меня. Он уже попробовал сделать это, но неудачно. Зачем же было мне ждать повторения? Ленин ведь был не из тех, кто останавливается на полдороге…

Есть старинная босяцкая поговорка: «Умри ты сегодня, а я завтра». Вот в соответствии с ней я и решил поступить.

Проще всего было бы, конечно, затеять с Лениным драку – подловить его на нож и покончить все разом. Однако этот самый верный и испытанный способ был в данном случае почти неосуществим. Все усложнялось тем, что мы с ним по идее были не врагами, а соратниками; находились в одних рядах, в одном и том же клане.

Все конфликты между блатными, все спорные проблемы решаются, как правило, на общих сходках. И для того, чтобы в этих условиях устранить врага, лучше всего действовать не силой, а хитростью.

Сшибаться в схватке запрещено, зато подсиживать друг друга, интриговать, ловить на промашках – можно сколько угодно! Внутрипартийная борьба в принципе везде одинакова, всегда одна и та же… Что ж, я с чистой душою воспользовался своим правом.

Ленин начал первым. Теперь, по правилам игры, наступила моя очередь.

Течение дальнейших событий оказалось для меня весьма благоприятным. Начать с того, что Ленин – вскоре после памятной этой сходки – внезапно угодил в карцер: поспорил во время утренней проверки с надзирателем, нагрубил ему и получил пять суток строгача.

Обстоятельство это привело к неожиданным результатам… Дело в том, что Ленин был марафетчиком.