«Изображение рая»: поэтика созерцания Леонида Аронзона - Пётр Казарновский

В стихотворении «Нас всех по пальцам перечесть…» (1969, № 121) прилагательное «вечерний» употреблено на грани окказиональности: «Вечерний / сижу один. Не с вами я». Тяготеющий к архаике, которая, несмотря на некоторую выспренность, склонна сжимать высказывание путем вмещения в слово максимального количества смыслов, в том числе ассоциативных и «далековатых», Аронзон вкладывает в этот эпитет-прилагательное не только намек на «закат жизни» (ср. с ассоциативными рядами к образу «утро» в одноименном стихотворении), «усталость», «отрешенность» от всеобщего веселья, но и отдаленное обозначение обстоятельства времени – наречия «вечером»[364].

Словосочетания «старинные деревья» (1965, № 33) и «лесных деревьев» (1970, № 149) называют один предмет, но с разными признаками. Первое употребление содержит паронимию: о деревьях до́лжно сказать «старые», но поэт, вводя «неправильное» слово, указывает на сделанность, созданность, даже рукотворность определяемого предмета, тем самым возводя его в ранг произведения искусства (то же происходит в сочетании «старинной рощей» из расширенной версии стихотворения «Как хорошо в покинутых местах!..», 1970, № 148); вдобавок здесь может быть установлена аналогия с выражением «к дубу дверей» (1968, № 106), посредством перифраза неотчетливо называющим гроб: транспозицией и перелексикализацией производится «взлом» терминологического выражения «дубовые двери» обыгрыванием семантики слова «дуб» – и дерево (имеет форму множественного числа), и материал (такой формы не имеет), тем более что в том же стихотворении субстантивация продолжена: «медь духового оркестра». Во втором словосочетании намечена тавтология (деревья леса), хотя более широкий контекст помогает установить подобие этого выражения термину («мокнет красота / лесных деревьев» – то есть рощи).

В словосочетании «холмистых зим» (1969, № 114) представлено действие корневой транспозиции, с помощью которой совершается образование от привычного «зимние холмы» (аналогичная операция была продемонстрирована при разборе словосочетания «лесное лето»); подобным образом устроены также более или менее парадоксальные «холм брега» (1965, № 26), «холм воды» (1968, № 89), относящиеся, правда, к иной группе словосочетаний – с типом связи «управление».

Сложным случаем таких самых свободных конструкций является «мшистая капля» (1965, № 21) – метонимическое выражение, полученное путем сложной транспозиции – судя по всему, от «нормального» словосочетания «мокрый мох».

И в заключение этого ряда рассмотрим еще одно словосочетание, выступающее названием одного из сонетов – «Забытого» (1968, № 97). Здесь в качестве зависимого слова предстает причастие, что, казалось бы, не дает нам возможности говорить о принадлежности этого случая к рассматриваемому явлению. Однако определение «забытый» – каламбурный эпитет, с помощью которого проступает основная мысль всего стихотворения. Здесь мы имеем дело с трудноразличимой парономазией: как слову в названии, так и всему произведению приписана не «забытость» (в значении «оставленность»), а «забытийность», «забытийственность» (с корнем «быт»), запредельность (или, еще точнее, из-за-бытийственность): «Еще шесть строк, еще которых нет, / я из добытия перетащу в сонет…» (курсив мой. – П. К.).

Согласно той поэтической логике[365], которая являет себя в самом тексте, сонет мог бы называться и «добытым» – полярным слову «забытым», если бы говорил о том, что «было» «до…». «Переводом» адъективной конструкции «Забытый сонет» в генитивную мог бы стать «Сонет забытия». Аронзон использует многозначность морфемы «за», как в других, гораздо более частых случаях многозначность предлога «за», пожалуй, самого частого у Аронзона и выполняющего важную роль указателя на происходящую трансценденцию. В случае с определением «забытый» из заглавия сонета ярко представлен переход из причастия в прилагательное путем пересемантизации.

Таким образом, можно сделать предварительный вывод: в словосочетаниях с типом «согласование» Аронзон предпочитает связывать прилагательные, обозначающие принадлежность ко времени или месту/объекту, с существительными, обозначающими, соответственно, место/объект или время. Целиком «объектные» комбинации тяготеют к тавтологичности; целиком «временны́е» (как «осенний день» или даже «осенний час») – не содержат в себе, как правило, ничего окказионального, неузуального, остраняющего.

10.2. Лексикализация субстанстивного управления

Многие из уже приведенных выражений по значению, пусть и неточному, сближаются с терминами вследствие процесса лексикализации и в силу компактности уподобляются им, и если всякое из этих выражений может быть конверсировано в беспредложное словосочетание типа «управление» с двумя существительными, связанными друг с другом посредством генитива, то не обязательно смысл сохранится в той же мере. И все же представим этот скрытый в конструкциях потенциал, «перелексикализовав» их, развернув в субстантивы путем номинализации (из приводимых примеров рассматриваются только самые показательные). В ряде случаев будут приводиться аутентичные аналоги (синонимы) выражений из других текстов, составляющие смысловые пары (как это было в случае с «лесное лето» – летний лес), что должно свидетельствовать не просто о повторяемости, а о взаимообратимости многих, а иногда и ключевых образов Аронзона, об их цикличности, циркулярности; во всяком случае, вместе эти образы составляют своего рода сеть, если воспользоваться образом поэта, или невод с угадываемыми ячейками – для поимки не всегда очевидного, а часто и запредельного, метафизического смысла.

Попутно обратим внимание на динамику: в поздних текстах Аронзон все реже использует прием корневой транспозиции, хотя использование его кажется решительным, радикальным. В этом отношении рубежным представляется «Сонет в Игарку» (№ 66): в нем всего одно прилагательное «белый», которое обыгрывается в свете фразеологизма «белые ночи» с использованием простой сравнительной степени; кстати сказать, что тем самым прилагательному возвращается его прямое значение, в устойчивом выражении стершееся[366]; то же можно сказать и о фразеологизме «белый свет» в том же сонете[367]. Так происходит перелексикализация, размывание устойчивого и постановка на его место потенциально двойственного (амфиболия). Этот процесс тоже может быть отнесен к разряду обратимых, что способствует замыканию поэтического мира на самом себе, созданию универсума.

Приведенный выше пример со словосочетанием «лесные деревья» кажется показательным для поэтики Аронзона последнего года творчества: в нем слова окончательно сблизились в родовом значении. Так поэт прошел от сложной метонимии «лесного лета» к подчеркнутой плеонастичности «лесных деревьев» (а в иных случаях и тавтологичности). Но в любом случае почти все словосочетания, построенные на принципах связи «согласование», не став фразеологизмами (что, разумеется, не в силах одного поэта), тяготеют к тому, чтобы превратиться в индивидуальные поэтические формулы, так сказать, атомарные соединения (атомы) идиостиля. Аронзон находит выражения, выступающие эквивалентом отдельных слов, тогда как смысл этих лексикализованных единиц может быть определен как главным, так и зависимым словом и отнесен к конкретной вещи, месту или времени. Вместе с тем ряд примеров демонстрирует, что многие слова, входящие в приведенные выше сочетания, сохраняют за собой полноту семантики, что обычно происходит с другого свойства выражениями – словосочетаниями типа «управление».

Обратимся к примерам таких конструкций. В них полно раскрываются валентностные возможности существительного (причем «голого существительного»[368], как в свое время выразился П. А. Вяземский) – как актанта, так и адъюнкта (сирконстанта), в первую очередь и главным образом обнаруживая семантическую