Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

той черты, пока им не грозит сходство с карикатурным одуванчиком; видимо, умные живые глаза, небольшой слой румян и отсутствие малейшего намека на растрепанность перечеркивали саму возможность неуместного сравнения. И даже небольшое, в последние годы, подрагивание, аристократичный старческий тик, по умолчанию воспринимается как знак дистанции, телеграфом отстукиваемое сообщение собеседнику — «нет, милочка-нет-нет, дорогой мой-нет-нет, вы так думаете — а я знаю, а потом, конечно, нет, все совсем-совсем не так, как вы полагаете, милочка моя».

Даже в самые «декабрьские» — насыщенные социальными коммуникациями — вечера своей биографии ИА купировала у наблюдателей малейшее желание назвать ее «светской львицей» или «иконой стиля» — видимо, потому что вместо собственно «стиля» в одежде ощущалась «нулевая степень» материального, отсутствие предметности, почти абстракция — идея гардероба. Туфли с небольшими каблуками, минимум украшений — «никто не носит орден Ленина на костюме Chanel столь же элегантно, как Антонова», как, не без яда в голосе, выразился один из директоров Дрезденской галереи[501].

Ее платья и жакеты никогда не наводили на мысли насчет «у граций в отпуску и у любви в отставке», а весьма консервативного дизайна деловые костюмы[502] не казались «старушечьими». В ее поздних журнальных фотосъемках часто встречается кадр, где она сидит на музейной банкетке, заложив ногу за ногу и демонстрируя лодыжки; ровно настолько, чтобы это выглядело «элегантно», ни сантиметра больше и ни сантиметра меньше.

Как пропорции у ренессансных ангелов.

XXV

Витражи Мариенкирхе. Ок. 1360/1370

Стекло, гризайль, свинец.

От 40 × 30 см до 120 × 80 см

Церковь Святой Марии, Франкфурт-на-Одере

Мариенкирхе — одна из немногих «открыточных» исторических достопримечательностей Франкфурта-на-Одере (самый восток Германии, Польша — через реку, в паре сотен метров от церкви): британские бомбардировщики и советская артиллерия драматически изменили скайлайн города. Это красивое готическое здание; внутри ничего особенно сверхъестественного не ощущается, но если пройти насквозь, то за алтарем, в стрельчатых высоких окнах, обнаруживается аккумулятор световой благодати — средневековые, XIV века, витражи.

Боковые декорированы современными, геометрическими орнаментами, а вот три главных — со старинными «картинками». Эти несколько десятков вертикальных панелей — как бы иллюстрированная Библия в кратком изложении: фигурки на ярко-голубом фоне. Левое окно — «Книга Бытия», от сотворения мира до Ноева ковчега, центральное — жизнь Христа, а вот правое — уникальная, даже по германским меркам, история Антихриста, от рождения до казни архангелом Михаилом. Считается, что такой странный выбор темы отражает озабоченность ожиданием конца света; несколько преждевременную — он настал лишь в 1941-м, и тогда украшавшие кирхе с 1367 года витражи сняли — поберечь от войны, а ближе к 1945-му перевезли в Новый дворец в Потсдаме.

Там, в ящиках, их обнаружили советские войска, доставили сначала на сборный пункт в Берлине-Лихтенберге, а потом, в августе 1946-го, на одном из последних поездов с трофеями отправили на Восток. Больше о них на протяжении сорока с лишним лет ничего не слышали.

Первым о том, что витражи из Мариенкирхе хранятся в России, упомянул в одной из своих иеремиад всеведущий А. Л. Расторгуев[503]. Немцы, активно сканировавшие источники в поисках пропавшего, взяли эти сведения на карандаш — и не прошло каких-нибудь шести лет бомбардировки российских чиновников петициями, как немецкой делегации удалось увидеть витражи своими глазами — как и большинству их эрмитажных коллег, которые за последние 50 лет потратили не слишком много времени на изучение этого сегмента военной добычи: витражи никогда не входили в список жемчужин коллекции, и что с ними делать, в Петербурге мало кто имел четкое представление.

В 2002-м немцы, торжественно поклявшись в обмен (именно так: ни о каких жестах покаяния не упоминалось) на возвращение витражей профинансировать реставрацию разрушенной в войну новгородской церкви Успения на Волотовом поле, сумели добиться того, чтобы Госдума РФ сделала исключение из недавно принятого «закона Антоновой» (никому — ничего!) и позволила вернуть их в Германию.

О характере дальнейших событий можно судить по мемуарам[504], которые выпустил в 2010 году аппаратчик немецкого минкульта Герберт Гюттлер, живо описавший злоключения своих брошенных на Восточный культурный фронт соотечественников — которым дали указание не возвращаться без добычи.

«Сначала немецкой делегации предложили немедленно забрать несколько витражей — как есть, без каких-либо контейнеров, потому как в огромном Эрмитаже, где они хранились 50 лет, якобы закончились площади для хранения. Затем Россия вдруг потребовала 500 000 долларов за услуги по хранению; потом они снова передумали». Ранее обговоренная транспортировка витражей в Германию была отложена — потому что Эрмитаж осенила светлая идея самим выставить витражи первыми[505].

В ответ на увещевания директор Эрмитажа заявил: у него нет информации о том, что точная дата возвращения витражей окончательно согласована на политическом уровне, и к нему не поступили никакие инструкции от Министерства культуры — которое, кстати сказать, находится в Москве, «далеко от Санкт-Петербурга». Сам Гюттлер охарактеризовал эти переговоры как триумф «абсурдной, кафкианской и фарсовой бюрократии». Когда, спустя долгие месяцы, дело таки дошло непосредственно до организации вывоза, кафкианскость только усугубилась: «Грузовику, на который следовало погрузить витражи, запретили парковаться во дворе Эрмитажа, а документы, подтверждающие разрешение на вывоз, куда-то запропастились. Министр культуры Швыдкой то выныривал на поверхность, то исчезал из поля зрения, позволив сфотографировать себя на фоне загруженной машины, однако во время благодарственной речи немецкой стороны куда-то испарился»[506].

Но и это, как оказалось, не было финалом; и вот тут мы возвращается к нашей героине.

Еще при первом осмотре эрмитажных витражей немцы поняли, что это, конечно, их вещи — но вещи не все, части не хватает: из Франкфурта-на-Одере было вывезено 117 фрагментов, однако затем шесть из них загадочным образом исчезли — их не было ни физически, ни в инвентарных книгах Эрмитажа (где, кстати, похоже, не вполне понимали, с какой именно церкви эти витражи были сняты; 111 фрагментов были записаны как «композиция с искушением св. Антония»). В тот момент выраженное ими робкое недоумение было квалифицировано как ворчание потерявших остатки совести реваншистов, которое не следует удостаивать даже поднятой вверх бровью.

Меж тем время шло, и в конце 1999 года, в ходе передачи музейных помещений церкви, из Сергиева Посада вывозили хранилища Пушкинского: тут-то и обнаружились шесть утраченных фрагментов (видимо, по ошибке ящик с ними в 1946-м отбился от основной группы — и отдрейфовал не просто в Москву, а именно в Пушкинский. Его содержимое не то озадачило, не то попросту не вызвало интереса у приемщиков: что можно делать с этими непонятными фрагментами? — и витражи уехали в ссылку: в особый Архив художественных произведений при Министерстве культуры СССР в Загорске, в одной из башен Троице-Сергиевой лавры).

В какой-то момент многострадальные витражи оказались в непосредственной близости от главного здания на Волхонке, в