Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

Странным образом, однако ж, ИА ответила на эти щедрые посулы поднятием брови: спасибо, мы и сами справляемся.

Осознавшие, что Beutekunst, похоже, остается в Пушкинском, немцы застыли в кататоническом ступоре.

В ответ на прямой вопрос: что же будет с Троянским золотом после выставки — ИА неопределенно пожимала плечами: как знать, может быть, к примеру, Турция, на территории которой все это было найдено, тоже предъявит претензии; все мы не более чем заложники сложной ситуации…

Протесты и требования вернуть или хотя бы одолжить — на выставку — то, что немецкая сторона «юридически» полагала своим, действия не возымели. Тогда же день ото дня набирающийся осторожности министр культуры РФ Е. Сидоров заявил, что «у "золота Шлимана" не может быть "хозяина"… речь идет прежде всего о предметах культуры, а уж потом о праве собственности на них»[517]. Почуяв, что позиция, конечно, у нее не ахти какая, но в принципе небезнадежная, ИА вежливо указывала незваным гостям на выход: так что, граждане, надо еще разбираться, такие вопросы с кондачка не решаются, а у нас тут выставка готовится, не до вас. Прессой поведение Антоновой — в том, что касается общения с немецкими коллегами, приехавшими договариваться о судьбе «своих» ценностей, — квалифицировалось как «пренебрежительное».

Чуя, чем дело пахнет, и зная, что после прошлогодней выставки «Дважды спасенные» главные хиты, вместо того чтобы уехать на Запад, стали «временной частью постоянной экспозиции» ГМИИ, хитроумные немцы затеяли сложную игру. Они предложили заранее выкупить права на печать и распространение будущего каталога московской выставки — «Der Schatz aus Troja» на территории Германии.

ИА не увидела в этом никакого подвоха и согласилась.

Долго ли, коротко ли, за несколько недель до открытия выставки — когда каталоги вот-вот должны были уйти в печать — все тот же профессор Менгин, директор Берлинских музеев и представитель фонда Прусского культурного наследия, написал по собственной (В. П. Толстиков уверен[518], что с подачи немецкого МВД, курирующего фонд) инициативе вступительный текст, в каковом и изложил немецкое ви́дение вопроса о сокровищах. Почему бы, обратился он к ИА, не вставить этот текст в мировой, на семи языках, каталог выставки-сенсации?

Спасибо, нет, ответила ИА; реплика, которая, как оказалось, была пропущена мимо ушей.

Через некоторое время — вот тут-то и выяснилось, что права на немецкую часть тиража были выкуплены не без злого умысла, — из штутгартского издательства, печатавшего немецкую версию, на имя ИА пришла телеграмма о том, что к ним обратился профессор Менгин с просьбой вставить в каталог свой текст, каковой мы и прилагаем; вставляем? ИА убедилась, что это ТОТ САМЫЙ текст, и написала гневный ответ: категорически запрещаю, в случае невыполнения — кары, вплоть до международных судов. Прекрасно; издательство, разумеется, убирает введение. Через неделю, однако ж, приходит еще одна телеграмма, оттуда же: все то же самое, но теперь профессор просит нас вставить в каталог не введение, а заключение — и опять ТО САМОЕ; вставляем? ИА мечет молнии: как вы смеете, это издевательство, мы написали и сами оплатили каталог, наш музей делает выставку — а вы пытаетесь вставить в него свой «ругательный» текст, возмутительно!

В итоге, не имея возможности забрать то, что полагали своей собственностью, немецкие партнеры не нашли ничего лучшего, как устроить в Берлинском музее предыстории и ранней истории — в пику Антоновой, ну и чтобы пощелкать пальцами: халё, владельцы-то зде-е-есь! — Gegenausstellung, контрвыставку: «тоже» золото Шлимана, та часть (широко известная мировой науке), которую в 1945-м удалось укрыть от русских глаз, — видимо, намереваясь внушить публике мысль, что в международной музейной практике нет ничего более обыденного, чем выставки-спойлеры.

Как раз к ней-то и прилагался этот злосчастный каталог: выкупив весь тираж на немецком, коллеги вскрыли пленку и вложили в каждую книжку отпечатанный буклет — да-да, снова с ТЕМ САМЫМ текстом, где указывалось, чьи именно сокровища прятала от мирового сообщества на территории Пушкинского мадам Антонова — а теперь демонстрирует их вопиющим образом, «вопреки международной музейной практике» и «без участия владельца, Фонда Прусского культурного наследия»; также давались указания, куда именно следует их вернуть — чем быстрее, тем лучше. Триста экземпляров были розданы журналистам и дипломатам, остальное — продавалось.

«Это просто пощечина называется», — замечает В. Толстиков; и уж во всяком случае не комильфо — для Пушкинского, который так или иначе, но показывал профессору ценности и в целом вел себя достаточно корректно.

В 1994-м, когда было официально объявлено, что золото Трои — в России, казалось, что это и есть главный военный трофей СССР, Святой Грааль и Ковчег Завета одновременно, важнее недавно объявившихся картин Дега, Гойи и Домье, — нечто грандиозное, вроде золота Тутанхамона или Пергамского алтаря; не зря же Антонова так упорно отказывалась признать его существование — это не может значить ничего другого, кроме того, что в Москве, в Пушкинском, находится самый ценный клад, когда-либо обнаруженный за всю историю человечества.

Когда врата рая распахнулись, сокровища Приама оказались арт-объектами, очевидно ценными — среди них много ювелирных изделий, — однако, чтобы в полной мере оценить значимость этих предметов для мировой науки и культуры, лучше всего быть археологом, желательно античником. Символическая и историческая ценность «золота» в любом случае выше, чем его «зрелищность». «Очень малохудожественная ситуация, вещь малоинтересная, это вам не Тутанхамон, — без особого энтузиазма замечает искусствовед и сам в какой-то степени охотник за сокровищами А. Л. Расторгуев. — Золото Шлимана осталось в СССР только потому, что там было магическое слово "золото". И идиоты из Политбюро воспринимали это как что-то ценное. А что Дрезденская галерея — так это забирайте, мало ли галерей на свете»[519].

И все же — несмотря на драматизм сопутствующих обстоятельств, на то, что желанные экспонаты при свете дня оказались не особенно зрелищными, несмотря на сарказм немецкой прессы (русские посетители не осознают, что именно им показывают: «Какие-то, что ли, крышки от бутылок с водкой?»[520], — цитировала журналистка недоуменное замечание одного из зрителей, явившихся поглазеть на троянские украшения), открывшаяся в апреле 1997-го выставка — на этот раз хорошо подготовленная и продлившаяся целый год — стала сенсацией; ее ждали и на нее ходили «все»; и писали про нее далеко не только в России и Германии. Заведующий отделом искусства и археологии античного мира в ГМИИ В. Толстиков, в целом не испытывающий симпатии к ИА, в том, что касается ее поведения с золотом Шлимана, отзывается о ней сугубо одобрительно: «Когда приказ поступил от министра Сидорова — показать экспонаты троянской коллекции, — она показала, не имея ни копейки денег и не получив на эту выставку ни копейки.