На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина

приготовлена во внимание русского вкуса». В одном из похоронных отчетов прочла: «Они выехали на кладбище, сопутствуемые нога в ногу ненастной погодой, но, поглощенные печальными чувствами, были равнодушны до дождя и до ветру».

В Париже я слушала на русском языке службу в церкви Сен-Клу. Хор слаженный, поют красиво, но все же истово молящиеся старушки на паперти говорят с большим акцентом.

…Да, русский, родной язык за рубежом стал скудеть, обедняясь все больше и больше. Я это чувствую не только во время общения с эмигрантами, но и читая их письма, которые постоянно получаю. Старшее поколение ошибок делает меньше, молодежь и люди среднего возраста не в ладу с лексикой, стилистикой, не говоря о синтаксисе и пунктуации. Я не филолог, однако вольное обращение с русским языком мне далеко не безразлично. Очевидно, изучение русского языка в иных странах не всегда отвечает тем требованиям, которые к нему предъявляются жизнью. Ведь ни для кого не секрет, что русский язык приобрел за рубежом в последнее время большое значение, он стал языком международных съездов и конференций, на нем паписаны важнейшие договоры и соглашения. И тем более обидно, когда прекрасный язык Пушкина и Толстого, Достоевского и Тургенева, Чехова и Горького, пользующийся заслуженной славой и признанием всего человечества, либо искажают, либо доводят до шаблона. «Русский язык, – писал А. Куприн, – в умелых руках и опытных устах – красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен». Такого же мнения был и П. Мериме, считавший наш язык «богатейшим из всех европейских наречий».

Признаюсь, мне приятно слушать за рубежом красивую русскую речь из уст не только моих соотечественников, оказавшихся на чужбине, но и людей, специально выучивших этот язык. Таких я встречала не раз на разных меридианах. Например, бывший президент Финляндии Урхо Калева Кекконен (кстати, большой друг нашей страны) живо интересовался происхождением и значением старинных русских слов, еще бытующих в нашей речи. И когда в советском посольстве он на русском языке исполнил две народные песни (дуэтом с народным артистом РСФСР А. Розумом), я поняла, что изучал Кекконен русский язык не зря – президент очень верно уловил в лирической народной песне истинную национальность, открыв в ней кладезь русской словесности, поразившись и гаммой настроений – от безоглядного веселья до щемящей грусти.

По приглашению общества «Мир» я побывала на Днях Советского Союза в Исландии, беседовала со многими людьми, в том числе и с президентом страны госпожой Вигдис Финнбогадоттир. Глава государства, подчеркивая важность дальнейшего развития взаимных обменов между народами обеих стран в области искусства, признала в частной беседе, что русский язык стал интернациональным, языком межгосударственного общения. «В сознании Запада, – сказала Вигдис Финнбогадоттир, – русский язык становится действенным средством для всестороннего, углубленного понимания в области развития социалистических идей. Его распространенность велика, как и велик интерес к его изучению». Трудно представить себе в настоящее время какой-нибудь университет или колледж в Англии, США, Франции или Швеции, где бы не было кафедры русского языка и словесности и где бы эти кафедры не привлекали самые широкие массы учащейся молодежи, студенчества. Да и многие мои соотечественники, оказавшись на чужбине, создали свои клубы, общества, школы.

Вспоминаю пожилого врача, еще младенцем увезенного из Москвы в Париж. Как он старался говорить с особым московским, «мхатовским» выговором и как заставлял детей учить русский, добиваясь от них совершенного владения им. Там же, в Париже, я ощутила и громадную тягу к русским песням, романсам, доставляющим людям истинную радость. После концерта за кулисы приходили толпы народа – слушатели и зрители благодарили за песни: «Спасибо вам…»

В Англии, в Ливерпуле, зашел разговор с моими соотечественниками, также пришедшими за кулисы после концерта, о русской художественной литературе. Во время довольно длительной беседы я поняла, что большинство их интересуется произведениями не только русских классиков – А. Пушкина, Н. Гоголя, Ф. Достоевского, Л. Толстого, но и советских прозаиков и поэтов – В. Солоухина, К. Чуковского, Ю. Нагибина. Однако беда оказалась в том, что истинных мастеров перевода на островах оказалось очень и очень мало, а те невежды и халтурщики, которые «представляют» нашу литературу, не в состоянии сделать точный перевод и показать все богатство и мыслей автора, и самого русского языка. Помню, как в 1965 году в Балтиморе я зашла в книжный магазин и увидела «Евгения Онегина» в переводе Юджина Кэйдена. В предисловии к книге было сказано, что он работал над произведением Пушкина чуть ли не двадцать лет – гораздо больше, чем сам поэт, ибо каждая строка оригинала представляет громадные, иногда совершенно непреодолимые трудности. Уже на Родине пушкиноведы отмечали высокую добросовестность перевода. Но есть и другие примеры. Некий Ансельма Голло взялся переводить книгу стихов А. Вознесенского, которого я хорошо знаю и чьим творчеством интересуюсь. Перевод был такой неграмотный и невежественный, что вызвал не только мое возмущение, но даже гневные отклики в американской печати. Потом я слышала от вполне компетентных людей, что перевод стихов может быть превосходным, но все-таки перевести их точно невозможно: всегда что-нибудь утрачивается.

Почему я так подробно на этом останавливаюсь? Потому, что и с песенной поэзией дело обстоит не лучшим образом. Как трактуются слова песни в переводе, как звучат они для аудитории моих слушателей – все это важно для меня. «Через произведение искусства художник передает свою страсть…» – так писал Ренуар. Значит, и слово песенное должно быть страстным, правдивым, точным и разнообразным по содержанию. Иными словами, я стараюсь петь не только «музыкально», но и в высшей степени «литературно». В любом случае стихи, которые легли или ложатся в основу моих песен, я постигаю досконально, пытаясь разобраться в их конструкции, лексике, самом строе.

Однажды молодой и недостаточно опытный редактор радио перед записью на студии русской народной песни «Сронила колечко», глазом не моргнув, стал править стихи, доказывая чрезмерную архаичность некоторых слов. Так глагол «сронила» был исправлен на «уронила» с объяснением, что, дескать, так доходчивее. А ведь красоту слова «сронила», поблескивающего в песне словно бриллиант, не почувствует только невосприимчивый к прекрасному человек. Между прочим, в Канаде и других странах выходцы из России тепло принимали именно те русские песни, которые отличало богатство русского языка, эмоциональное и словесное многообразие текста: «Полно солнышку из-за лесику светить», «Ивушка», «Научить тебя, Ванюша…»

В Оттаве меня специально просили составить программу из старинных русских и украинских народных песен. Хорошо, что я их выучила много и сама напелась вдосталь. В этот вечер, казалось, овациям не будет конца. «Почему