Святые и Убийцы - Фэя Моран

Кажется, будто Керану немного неловко признавать факт моего родства с Дарки. Он выглядит крайне смущённым.

– Поразительно, – и в самом деле говорит он, явно имея ввиду то, что пришло мне на ум.

– Что именно? – тем не менее спрашиваю я. – То, что я, оказывается, не была одинока всё это время?

– Ты никогда не была одинока, прелесть. – Керан хмурится, высказывая этим недовольство или, может, пытаясь как-то поддержать меня в это трудное время. – У тебя всегда были мы.

Я слабо улыбаюсь, глядя в его сверкающие глаза, на которые ложится сияние гривинсхадовских рек, плескающихся под нами. Взгляд мужских глаз заставляет сердце замереть, а мне судорожно ухватиться за последнюю попытку здраво мыслить. Он так красив, что мне тяжело отвернуться. Но и пялиться я не могу.

Отвернувшись, я нахожу взглядом Мистлока на другой стороне скалы. Вижу в его руке красный браслет – последняя Нить Сердец, которую он протягивает Сирине. Девушка сперва прикрывает рот ладошками, а затем набрасывается на Мистлока, крепко обнимая его за шею.

Я вижу, что и Керан наблюдает за ними, наверняка бесконечно радуясь за младшего брата и его невесту и то, что хотя бы у него всё получилось в личной жизни. В груди у меня разливается приятное тепло за счастье этих двоих, но когда они вдруг поддаются вперёд и их губы встречаются в поцелуе, я смущённо отвожу глаза, заставив этим засмеяться Керана.

Я много видела проявлений любви вокруг себя. Народ Шиэнны не стесняется её показывать – через объятья, поцелуи и действия более интимные и неподобающие для показа, как я слышала, на моей родине. Шиэнновцы не считают ни одно из них постыдным, даже последнее, ведь оно выступает причиной появления новой жизни на наш свет.

Впервые я узнала о том, как появляются дети, в четырнадцать. В общем-то, не так давно, так что я отчётливо помню свой ужас и смятение. А ещё полное неверие этому всему и упрямое отрицание того, что люди вообще могут подобным заниматься. Но рассказывавший мне всё это Мистлок, периодически хихикая, наслаждался моим видом и звучал очень убедительно. Уж не знаю, откуда он-то узнал, но всё ещё не могу простить ему то, что поведал об этом мне.

Лицезрение красной Нити Сердец напоминает мне о той, что до сих пор висит на моей руке. От подскочившей злости я собираюсь сорвать её с запястья и бросить вниз, прямиком в шипящую реку, как вдруг Керан перехватывает мою ладонь.

– Нет, не нужно пока этого делать, – просит он, а голова у меня начинает потихоньку кружится от его нежного прикосновения настолько, что я напрочь забываю о том, что хотела сделать.

Я даже не спрашиваю, почему он этого не хочет, просто не нахожу желания и сил подать голос, потому что он прозвучит предательски хрипло или задрожит, будто я вот-вот зарыдаю.

А рыдать мне хочется в первую очередь.

Керан встаёт, поправляя свой плащ, и я смотрю на него снизу-вверх.

– Я должен идти. Мне нужно проверить, как обстоят дела снаружи.

Едва он разворачивается, как я останавливаю его:

– Постой. Я… я хочу отправиться в Сальшан.

Ошеломлённый моей идеей, Керан опускается на корточки, и наши лица теперь почти на одном уровне.

– Что? – недоумённо переспрашивает он.

– Нужно найти карту.

– Сэнах отправит туда лучших из своих людей.

– Но записку родители оставили мне, а не им.

Керан озадаченно смотрит на меня, и я на всякий случай решаю подробнее разъяснить ему о выданных словах, если вдруг он не в курсе.

Достаю припрятанный сложенный листочек бумаги, который решила носить с собой и попросила принести его мне у Сирины.

– «Дарвиши. Наша кровь – кровь наших детей. Наша кровь подчиняет, заглушает и спасает», – вычитывает надписи Керан. – Это то самое послание, о котором мне говорил Сэнах?

– Да. Вероятнее всего. Как ты на это смотришь? Что по-твоему могут значить эти слова?

– Сэнах сказал, что твои родители считали, что ты сама всё поймёшь.

Я устало вздыхаю. Одно и то же.

Сложив записку и вернув её на место в свой карман, я отхожу чуть назад, чтобы дать себе возможность вдохнуть побольше воздуха.

– В этом и вся причина, Керан, – говорю я уверенно. – Разве не ясно? Они хотели, чтобы я получила эту записку, а значит что-то хотели этим сказать именно мне.

– Думаешь, они собирались взвалить на тебя какие-то обязанности?

– Можно и так сказать… Учитывая то, что больше своих детей они, как оказалось, любили своё ремесло.

Керан сочувствующе смотрит на меня, и я со смущением вспоминаю, что он стоял рядом в момент, когда Сэнах рассказывал мне правду о Дарвишах.

– В общем, ты поможешь мне добраться до Сальшана? – качнув головой, чтобы выбросить лишние мысли, просящим тоном спрашиваю я.

– Это место очень опасно, прелесть. Во всяком случае, сейчас.

– Мне всё равно. Если не ты отвезёшь меня туда, то я придумаю другой способ перебраться через половину Шиэнны. Ты ведь меня знаешь.

Он кивает головой и очень мягко улыбается снова.

– Да, знаю.

– Тогда не вижу причин мне отказывать.

Керан вдруг уверенно приближается, и я с огромным усилием остаюсь на месте, не показывая никаких по-настоящему бушующих во мне чувств вместо того, чтобы убежать куда подальше.

– Но я могу доложить о твоих планах Сэнаху, – угрожает он мне, наклонив голову, с несходящей с губ улыбкой.

– И что? – презрительно фыркаю я. – Думаешь, он меня удержит?

– Тебя ничего не удержит, я полагаю. Маленькая безрассудная девочка.

– Не называй меня маленькой.

– А безрассудной, значит, можно? – Улыбка превращается в лёгкую едва показывающуюся ухмылку.

Пожав плечами и борясь с головокружением, я выдаю:

– Это ведь чистая правда, так что…

– Так что, – передразнивает меня Керан, и это всё уже заставляет меня нервничать.

От чего вдруг эти игры?

Я недоверчиво кошусь на него, пытаясь внимательней вглядеться в его глаза на обнаружение очередных потемнений. Да, меня никак не одолевает уверенность в том, что он в самом деле пришёл в себя и сейчас вдруг не накинется на меня. Всё это время он поджидал удобного случая? Всё это время он просто подбирался ближе? Всё это время он…

– Я когда-нибудь говорил, что ты очаровательно смущаешься?

Что?

От внезапного вопроса, произнесённого самым обезоруживающим тоном, я так резко отстраняюсь, что за сохранение тайны теперь можно уже не переживать – уже слишком поздно что-то менять.

– Нет, – растерянно отвечаю я, и голос у меня выходит такой тихий, что я судорожно