ЗНАК ВОПРОСА 2002 № 04 - Александр Сергеевич Алексеев

Характеризуя Ришелье, писали: «Он творил добро по склонности, а может быть, по велению здравого смысла во всех случаях, когда выгода не толкала его ко злу, творя которое он его ясно сознавал. О благе государственном он помышлял лишь в пределах отпущенного ему земного срока, по никогда ни один министр не прилагал больших стараний, чтобы внушить окружающим, будто он печется о будущем». Сам Ришелье говорил, что сочинение стихов доставляет ему больше удовольствия, чем занятия государственными делами.

Любовные связи Ришелье не соответствовали его положению, «потому что одним предметом любви его была Марион Делорм, едва ли не продажная девка, предпочитавшая ему Де Барро, а другим г-жа де Фрюж, которую ныне называют старухой и не пускают далее задних комнат. Первая приходила к нему по ночам, он сам также по ночам навещал вторую, которая уже в ту пору за ненадобностью брошена была Беки и гемом».

«Месье Кардинал де Ришелье, — пишет в своих мемуарах д’Артаньян, — был наверняка одним из самых великих людей, когда-либо существовавших не только во Франции, но и во всей Европе. Однако, какими бы прекрасными качествами он не обладал, у него имелись и кое-какие дурные; например, он слишком любил мстить и чересчур господствовать над знатью, с могуществом столь же абсолютным, как если бы он был самим Королем. Вот так, под предлогом возвышения королевской власти на самую высокую ступень, он настолько возвысил свою собственную, пользуясь его именем, что опостылел всем на свете…

Власть, так сказать, абсолютная, какую Кардинал де Ришелье приобрел при дворе, во всякое время порождала большое число завистников, особенно среди высшей Знати, потому что, возвышаясь над ними, он умело втягивал Короля и Государство в свои дрязги. Этот Принц, кто был так добр, как мало прозорлив, с удовольствием видел, как под предлогом установления Верховного могущества в его Королевстве мало-помалу губили всех способных воспротивиться ему их влиянием и их благоразумием».

Д’Артаньян признает, что политика Ришелье способствовала росту французского могущества. «Если уж говорить всю правду, то давно уже дела Франции не находились в таком добром состоянии, в каком они были тогда. Ее армии со стороны Германии действовали великолепно вплоть до самого Рейна; они взяли Бризак и захватили весь Эльзас, в Италии — Пиньероль, и во Фландрии — Аррас».

В том же 1642 году, когда умер Ришелье, в Кельне в возрасте 69 лет скончалась мать Людовика XIII Мария Медичи, а в заокеанской колонии Новая Франция (современная Канада) был заложен город Монреаль.

Людовик XIII воспринял смерть главного министра со смешанным чувством облегчения и тревоги. Он решил никем не замещать умершего кардинала, и многие были этим очень удивлены. «Но он подумал, что посредством учрежденного им Совета справится со всеми вещами; главное, если Государственные Секретари пожелают исполнять их долг. Среди них было двое достаточно способных, а именно Месье де Нуайе и Месье де Шавиньи, но что касается двух других, то они немногого стоили, и не следовало особенно рассчитывать на них» (Д’Артаньян).

Итак, Людовик XIII попытался делать то, чего практически никогда не делал раньше — править самостоятельно. «Богу было угодно, — говорилось в королевской декларации, — призвать к себе кардинала де Ришелье. Я принял решение сохранить и поддерживать все установления, принятые в течение его министерства, продолжать все проекты, выработанные при его участии как во внешних, так и во внутренних делах, не внося в них никаких изменений. Я сохранил в моем Совете тех же людей, которые там уже служили, и призвал к себе на службу кардинала Мазарини, в способностях и верности которого я имел возможность убедиться». Впрочем, проявление собственной воли король ограничил тем, что выпустил из тюрем нескольких вельмож и сам занимался корреспонденцией. «После смерти кардинала де Ришелье Король очень радовался, получая сам письма и депеши. Он говорил, что у него никогда не будет фаворитов среди гвардейцев. К г-ну Нуайе он проявлял как будто большую привязанность, чем к кому-либо другому; когда королю нужно было что-либо делать, а г-на де Нуайе при этом не было, он заявлял: «Нет, нет, подождем голубчика» (Таллеман де Рео).

Шавиньи, которого Анна Австрийская не выносила как приспешника Ришелье, столкнулся с конкуренцией со стороны Мазарини, которому Анна, по выражению д’Артаньяна, «широко распахнула душу». «Этот человек был хитер и ловок, втерся туда огромной услужливостью и бесконечно повторяемыми заверениями в своей полной преданности ее службе, вопреки и против всех, не исключая даже самого Короля…

Кардинал рисковал немногим, безоглядно обещая ей столько вещей разом. Он видел, что Король умирает, и нет ни малейшей надежды вылечить его от медленной лихорадки, подтачивавшей его долгие годы. Его тело не было больше ничем иным, как настоящим скелетом, и хотя ему шел еще лишь сорок второй год, он был доведен до такого беспомощного состояния, что истинный Король, каким он и был, желал бы смерти во всякий день, если бы это не было запрещено ему, как христианину».

Мазарини

Поскольку смерти короля ожидали в ближайшее время, борьба развернулась вокруг регентства. Анна Австрийская хотела остаться единственной регентшей при малолетнем сыне, а Гастон Орлеанский и некоторые другие стремились к созданию регентского совета. Итак, Анна искала поддержки у своего брата, испанского короля Филиппа III. Мазарини ухаживал за Анной и даже стал волочиться за ее любимой камеристкой, чтобы та влияла на королеву в нужном направлении, а Шавиньи сошелся с Гастоном Орлеанским, с которым прежде не ладил.

В декларации, составленной перед смертью Людовиком XIII (точнее, Шавиньи), король поручал регентство Анне, но при ней создавался Совет, куда должны были войти канцлер Пьер Сегье, кардинал Мазарини, Шавиньи и Бутийе. Такой совет очень сильно ограничил бы власть будущей вдовы. Король повелел зарегистрировать декларацию в Парижском парламенте, чему королева всячески препятствовала.

14 мая 1643 г. Людовик XIII скончался. Подводя итоги правления Ришелье и Людовика XIII, в XX веке историк Кремер написал: «…Они оставили после себя сильную Францию. Цена была высока: экстремальное финансовое давление на население, чрезвычайно жесткое укрепление королевского авторитета».

Анна Австрийская вступила в борьбу за власть. «Королева обладала умом такого рода, какой был необходим для того, чтобы не казаться глупой людям, ее не знавшим. Желчности в ней было больше, нежели высокомерия, высокомерия больше, нежели величия, наружных приемов более, нежели искренних чувств… пристрастия более, нежели страсти, жестокости более, нежели гордости, злопамятства более, нежели памятливости к добру, притязаний на благочестие более, нежели благочестия, упрямства более,