Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

— Ну… — начал было отвечать я, но тут же был прерван:

— Поздорову, пращур славный! Я, Ольха с земель коми войтыр, счастлива быть здесь. И благодарю за то тебя. И Странника Яра Змеева из года людского, русского, что спас меня. Позволь рассказать? — Доброе дерево вовремя оттеснило меня от важного разговора. Я бы точно так нарядно и торжественно не смог.

— Говори, чадо. Со мной рядом друзья, расскажи и им, — видимо, эта команда разрешала передачу данных по открытым каналам. И Ольха доложила. Точно так же, как и Мастерам на дороге под Устюгом, где наш с ней вояж едва не завершился. Прибавив только несколько «слайдов» с Болтуном, сорвавшимся из салона Гелика, ударившегося о полицейскую машину. И сполохом Яри, походившим со стороны на взрыв в «Звёздных войнах». И коротко — как мы летели сюда на «скорой» и потом на метро. Судя по всему, «картинки» нашим ретранслировал Белый — потому что реагировали они живо, хоть и не мешали крови с Добрым деревом.

— Коська! Живой! — ахнул Степан.

— Сладил! Не подвёл, чёрт! — в голосе Ража звенели слёзы. И гордость. В унисон.

— Аспид-Странник! Подойди к Осине, — прогремело внутри. А я ещё подумал — чего это Ося так долго молчит?

— Потому, что правильно всё и ладно, чего воздухом-то трясти? — тут же отозвался он, с одной фразы убедив, что с ним всё в полном порядке.

Возле полусферы, в которой он «гостил» здесь, из пробившихся, кажется, сквозь сплошные каменные плиты, корней на глазах сплеталась люлька-колыбель. Ну, мне показалось, что на неё было похоже больше всего. И когда вся эта конструкция вдруг опустилась вровень с полом — не удивился. Потому что вспомнил, что раз триста уже обещал сам себе ничему тут больше не удивляться.

— Посади гостя на почётное место, Странник! — кажется, ничего более торжественного, чем Речь Белого сейчас, я не слышал никогда.

Подойдя, уселся на полированную плиту возле будто бы вмурованной в неё корзины. Стянул берцы и носки. Растеребил зубами и развязал узлы на обеих руках — левую промыли и перевязали, в правую вбинтовали два нераспакованных стерильных бинта, зафиксировав ладонь в положении, будто я держал ею яблоко. Дядя Артём, хирург-травматолог, объяснял, что это необходимо для того, чтобы три сломанных кости в кисти срослись ровно, и не нарушилась подвижность. Я не стал говорить ему и Мастерам, что в этом, по словам Ольхи, не было никакой необходимости — им так хотелось от всей души помочь мне, что мешать было как-то совестно. А сейчас, сняв повязки, убедился, что и Ося, и Сергий, и Ольха были правы в части регенерации. Ни раны на левой, ни следов переломов на правой не осталось.

В люльку бережно выложил стволик Ольхи, изрядно помятый и подвявший, но живой. Вынимать его из-за пазухи ни сверху, ни снизу показалось неудобным, поэтому просто скинул куртку, а футболку разорвал от ворота. Собрал горстями землю, рассыпанную внутри, а затем в неё, поверх, осторожно установил малое тело спасённого Древа. Справа склонился епископ и полил под корень из того самого памятного кубка. Слева замер Раж, и лица у них обоих были точь-в-точь как на картинке Лидочки. Которую надо будет как-нибудь при случае забрать в Устюге. Да, забыл. И вспомнил вот только что. Как-то не до искусства было.

— Прежде, чем сделаешь — знай. Сотворённое тобой неоценимо, Яр. Первый и единственный раз Древо вышло живым из чёрных силков. Я, известный вам как Тилодендрон Белый, клянусь, что выполню любую твою просьбу.

Не знаю уж, всем он это сообщил, или мне одному. По сторонам я не смотрел. В голове совершенно не ко времени, кажется, прошепелявил Шура Каретный: «Не надо мне злата, не надо мне се́ребра! Отпусти ты меня на слобо́ду!». И, кажется, совсем по-девчоночьи хихикнула Ольха. А я только кивнул, показывая, что обещание Белого услышал. Но ответа не дал. Как Русь-тройка.

Помня, как провожал Осину Раж, свёл вместе ступни, устроив рядом ладони. И точно так же потянулись над кожей бледно-зелёные росточки, как у той травы, что продают для кошек в зоомагазинах, только совсем тоненькие. Склонились и достали до корня и стволика маленького деревца. Оплели его, будто вьюнок, хмель или дикий виноград. И втянулись под молодую нежную кору. Ветви и листья молоденького предвечного Древа наливались силой на глазах. Не знаю, кому как, а мне хотелось одновременно склониться до земли или начать бурно и продолжительно аплодировать. Ведь такого и вправду никогда не было. Первое, спасённое от Чёрного, Древо заняло место у ног пращура. Рядом с Осиной, который тоже был спасён двуногими, но по-другому. Говоря нашим бедным и скучным языком, его просто депортировали. Ольху — воскресили из мертвых.

— А с этой гнидой что делать? — мысль о портсигаре за пазухой и еле копошившемся в нём полупарализованном зле, что всю дорогу ехало у меня на груди напротив сердца, не давала покоя.

— Передай Хранителю, — велел Белый. И для чего-то пояснил всем, — Второе чудо. Странник одолел росток Чёрного древа. Первый и единственный в человеческой истории. И готов передать его в дар мне. Что ты хочешь за это, Аспид?

Я снова кивнул. Вроде как «запишите на мой счёт». Наверное, это было несказанным и недопустимым хамством по отношению к Перводреву. Но я и представить себе не мог, чтобы прямо вот сейчас, в этот животрепещущий момент, я обратился к нему с крохоборским: «ну, значит, записывай: во-пе-е-ервых…». Как бы то ни было, никакой реакции от него не последовало. Наверное, не ошибся я.

Степан Устюжанин принял у меня из рук в руки шкатулку-портсигар. Увидев её, он едва не подскочил. Брови точно стрельнули вверх. Видимо, коробочка была известной в узких кругах. Куда я не входил. И не стремился, откровенно говоря. Хранитель снова отправился за ствол Перводрева. А я тут же повернулся к Лине. Она, будто дождавшись этого движения, отцепилась от руки деда, за которую держалась обеими, и побежала ко мне.

Босые ноги. Платье, или, скорее, длинная рубаха из домотканой холстины с простой вышивкой. Тёмное каре, неожиданно быстро отраставшее — на макушке уже виднелись светло-русые корни. Я подхватил моего ангела и закружил. Предварительно отступив шага на три от Ольхи и Осины. Чувства — чувствами, но и головой надо думать. Ну, хотя бы пробовать, время от времени.