Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

Меня же больше интересовало, когда нас, а конкретно — нас с Ольхой, сможет принять Белый. Доброе дерево волновалось и переживало. И я его прекрасно понимал. Ося, по сравнению с ней, покинул родные края без суеты и спешки, «на борту» Хранителя, которого воспитывал, учил и знал чёрт знает сколько лет. А не как она, со странным каликой перехожим, который первое, что сделал — это спалил в пыль всё, что оставалось от неё, а то, что не сгорело — утопил, да вместе с островом. И то предвечный старик-разбойник грустил, тосковал и нервничал — это я помнил ясно и предельно отчётливо. Мое близкое знакомство с эмоциональной, а точнее энерго-информационной составляющей предвечных сущностей началось именно с того, что тяжкая скорбь Осины едва не утянула за собой и меня. Первая же встреча с ней была в амбаре, в лесу под Осиновыми Двориками, когда Древо едва не расплавило мне мозги. И я начинал запоздало подозревать, что каждый такой контакт был спланирован. Чтобы подготовить меня, «раскачав каналы», к чему-то бо́льшему. Стратеги предвечные. Демоны лесные да подземные, так-то их.

Ольха по пути от Устюга до Каргополя, пока я валялся на носилках, стараясь не свалиться на поворотах и разгонах, рассказала много интересного. В том числе о том, что впервые встретила двуногого с такими способностями к использованию слабосочетаемых энергий, Яри и Могуты. Как я понял, для того, чтобы соединить изначально противоположные силы, сделать их, изначально разнонаправленные, взаимодополняемыми, требовались не только сильное желание и опыт. Нужны были какие-то чуть ли не органические, генетические особенности. По паре обмолвок и древних преданий, что поведала она, можно было предположить, что самыми успешными Странниками становились те, кто с самых юных лет сочетал в себе внешнее хладнокровие и рассудительность с яркой внутренней эмоциональностью. Таких, как уверяла Ольха, было не так много среди двуногих.

Мне запомнилась её притча про драконов. Что-то подобное я сам читал в далёком босоногом беззаботном детстве. И тогда мне всё время казалось, что эта история — про взрослых и детей. Что большое, сильное и мудрое, а порой суровое и даже, вроде бы, злое существо имеет власть и ресурсы. И всячески третирует прочих, лишенных этого. Потом появляется какой-нибудь конь в пальто, маленький комарик, принц, воин, а чаще — дурачок, что, в принципе, не исключает ни одного из перечисленных вариантов. И героически умножает дракона на ноль. Влезает на трон — и сам становится сильным, властным, злым и хладнокровным.

Потом, готовясь к экзамену по истории политических и правовых учений, я поймал себя на мысли, что и тут та же самая сказочка. Только дурачку не под силу одному одолеть дракона, и он набирает себе в подмогу толпу похожих, но менее инициативных. Пообещав каждому что-то нужное: деньги, землю, еду, да даже жену дракона. Предсказуемо забыв об этом, едва удавалось хоть немного закрепиться вблизи штурвала.

Самого меня никогда не интересовали все эти игры в салки и прятки на деньги. Бывшая говорила, что я инфантильный и не развитой. Может и права была, не знаю. Мне никогда не хотелось помыкать другими, носить корону или малиновые штаны, трясясь за то, что их в любой момент может снять ушлая молодая шпана. Мне ближе были пример и слова бати, что нужно быть лучшим на том месте, где ты находишься прямо сейчас. Сохраняя честь, даже когда это немодно и неактуально. Я видел, как его слушал и слушался каждый из карьеруправления. А народ там был, помнится, сильно, ох сильно разный. Но батю уважали и даже, небывалое для начальства дело, хвалили за глаза. Все до единого.

На предмет терминологии мы с бывшей тоже спорили. Ну, как — спорили? Когда одна сторона дискуссии то рыдает, то визжит, а другая молча хмурится, испытывая внутри одновременно злость, тоску и жалость, причём по отношению к каждому из участников — это так себе спор. Бывшая плевала обычно, утирала слёзы и уходила, обозвав напоследок пнём. Это мы тогда пней настоящих не встречали просто. Так вот, начав с заведомо проигрышного «тебе надо купить себе новые кроссовки», следовал переход к «твой гардероб не актуальный!». Меня оба момента сперва забавляли. Откуда кому-то ещё, пусть даже жене, знать, что именно мне надо? И чему конкретно должно быть актуально моё барахло? У меня есть одежда для работы, есть для походов и отдыха, и есть домашняя. Это мои вещи, и логично предположить, что актуальными им следовало быть исключительно мне. Я так и думал. А на все её заходы «подумай, как на тебя люди посмотрят⁈» совершенно искренне отвечал: «мне всё равно».

Может быть, я был и оставался по-прежнему безынициативным инфантилом. Хотя Ольха яростно спорила с этим. Может, зря слишком настойчиво шёл вразрез современной культуре и обществу потребления, продолжая жить в них. А может, просто, как в том анекдоте, надел кольцо не на тот палец, не на ту руку и не на ту бабу.

Наверное, кто-то поумнее и пошустрее меня давно вписался бы в какие-нибудь совместные мутки и проекты с подгорным епископом. Выторговал себе за свои уникальные возможности и гипотетическую помощь в расплывчатом будущем кучу благ и ништяков авансом, до выезда в опасное неведомое. А не шрамы на руках и затылке и страшно даже представить, что там творилось внутри. Но, думается мне, хрена с два бы тот умник и шустрила спас Ольху и привёз Тилодендрону чёрный росток. Просто потому, что посчитал бы это честным и правильным.

К слову о чести и правде. История Сашки-слесаря была как раз об этом.

Когда рыскавшие по области ищейки добрались до Белых Берегов, чёрная стая обступила скит. И вызвала для переговоров старца Варфоломея. Который, поторговавшись немного, рассказал всё, что знал. Хорошо — «картинок по лучу» не передал, и то лишь потому, что не умел. Зато повелел иноку Серафиму, смирив гордыню и думая о благе обители и братии, проводить чёрных к дому бывшей жены, поискать фотографии, попросить у Натана записи с камер. Вот тут-то Сашка и понял, что обман, предательство и ошибки в жизни бывают ой какие разные. И что от тех, кому безоговорочно веришь, они стократ больнее. И исправлять их не в пример сложнее, чем допускать.

У дома, где они так недолго, но жили настоящей семьёй, инок твёрдо решил, что на след Алисы и Павлика, и того странного хмурого парня, что оказался Странником, а ещё неожиданно — шурином, он чёрных не выведет.