Дубль два. Книга вторая - Олег Дмитриев

кусок чужого гриба. Собака, возомнившая себя хозяином, пока настоящий хозяин занят своими делами. Ты даже нас убить не смог, ни меня, ни Странника. Потому что трусливо цепляешься за своё никчёмное существование, раб! — Ольха будто по щекам его хлестала. Каждая следующая фраза унижала сильнее предыдущей. А последняя — добила.

— Сдохните, оба! Во славу и величие Чёрного Древа! — эталоном здравомыслия он не был никогда. Но сейчас максимально приблизился к опасному сочетанию безумия и фанатизма.

А у меня остановилось сердце.

И ни Ярь, ядро которой уже было с кулак, и иглы всё продолжали расти, ни Могута, что бессильно плескалась внутри, как бензин в канистре, ожидая любой случайной искорки, помочь мне не могли. Потому что лечить самого себя я просто не умел. Не успел научиться. Курс молодого Странника включал сперва умение убивать, а потом — умирать самому. Их я освоил. А вот насчёт исцеления — не добрался.

Старик с породистым лицом, в очках с тонкой серой матовой оправой, наверное, тот самый дядя Артём, с которым говорили Мастера, явно врач, заорал куда-то в сторону, не сводя с меня глаз:

— Стрелялку!!!**

Я успел только удивиться — чем и в кого он тут решил стрелять? Цель была внутри моего туловища, да так хитро перепутана с моими тканями и с Ольхой, что нас троих проще было сжечь к чёртовой матери, чем пристрелить. А потом удивился ещё сильнее. Потому что сердце заработало снова. Но как-то странно. Пульса не было, но кровь через него точно проходила.

— Он занял нервный узел, что контролирует сокращения сердца. Я — тот, что отвечает за гладкую мускулатуру ближайших крупных сосудов. Мы дождёмся помощи, Яр, — Доброе дерево говорило с большими паузами. Видимо, учитывать и обрабатывать приходилось много разных факторов и сведений, параллельно ведя позиционную войну с чёрным. Ощущать себя плацдармом было неожиданно и неприятно. Но не смертельно. Пока.

Откуда-то из-за так и моргавших вразнобой машин скорой и полиции раздались крики. Если это нагрянули ищейки, привлечённые таким количеством выбросов Яри на одной отдельно взятой автодороге — нам всем, пожалуй, конец. Но я за сегодня слишком много раз прощался с жизнью навсегда, поэтому эта мысль не расстроила и не напугала. Скорее, немного обрадовала. Но пока я был жив. Значит, ничего ещё не закончилось. А то, что сердце моё не билось, а кровоток контролировали чьи-то заботливые корни внутри моих сосудов — ну так и это бывает. Наверное.

Крики усиливались. Раздалось несколько выстрелов. Мастера поднялись, прикрывая Лиду собой. У каждого в руках сами по себе образовались пистолеты. Большие. Чёрные.

Незнакомый дядя Артём продолжал сидеть рядом со мной, одной рукой держа левое запястье, а двумя пальцами другой контролируя пульс на сонной артерии под правым ухом. Вернее, отсутствие пульса. Поглядывая время от времени на свои наручные часы, что лежали у меня на груди — снял, наверное, прежде, чем массаж сердца делать начать. Судя по его глазам, он не доверял ни рукам, ни часам, ни тому, что видел. Человек без пульса продолжал таращиться по сторонам, не желая ни отключаться, ни останавливать дыхание, ни остывать, как следовало бы. Ниспровергал, словом, всю сухую, хоть и написанную кровью, медицинскую теорию. Не давал расслабиться медработнику, вредитель. Слева к нему подбежал дядька, тоже в годах, в синей скоропомощной форме, с явно тяжёлой красно-оранжевой сумкой, из открытого клапана которой торчали какие-то провода.

В это время низкий рёв приближавшегося двигателя усилился. Мастера подняли стволы, вглядываясь во что-то, невидимое мне. Я моргнул — и неожиданно сам для себя «подключился к их камерам», как тогда, в амбаре Осины, когда научился смотреть на мир не только своими глазами, но и чужими.

Сложив изображения Сергеича, Саши и Лиды, получалось вот что. На правой обочине стоял, моргая синим, жёлтый минивэн с красной полоской и буквами — реанимобиль. Мордой к нам. Рядом с ним, перед капотом, нервно курил водитель, с тревогой глядя на дорогу за своей машиной. Ближе в нашу сторону, чуть перекрывая скорую и практически перегородив весь центр проезжей части, боком к нам замерла Лада Веста с большими буквами «ДПС». Она моргала красно-синим, чем только добавляла нервов. В переднюю правую дверь ей продолжал, видимо, грустно вздыхать безутешный Рафик. К нам он стоял задом, поэтому вряд ли был в курсе творившегося у него за спиной. По дороге за всеми ними летел Гелендваген, чёрный, как сердцевина сгоревшего саркофага Ольхи. И за стёклами не было видно, кто же так торопился посмотреть на то, как отходит, да всё никак не может отойти валявшийся посреди дороги Странник, метрах в пяти позади уткнувшейся в форменную Весту серебристой Тойоты. И было неясно, с какой целью мчался немецкий сейф на колёсах. Помочь? С чем именно? Отойти или остаться?

В десяти метрах до полицейской Лады Гелик дёрнулся и ушёл в занос. Рыскнув носом в сторону хвоста гаишной машины, чёрный куб резко вильнул обратно. И, кажется, заблокировал колёса, рванув ручник. И поехал дальше, теряя скорость, боком, перпендикулярно дороге. Будто скаля квадратную пасть на скорую, в ужасе стоявшую перед ним на обочине. Со свистом и скрипом резины по плохому асфальту. И остановиться до Весты он вряд ли успевал.

Стволы в руках Мастеров смотрели прямо на кабину. Мне отсюда, их глазами, было видно, что старый выцеливал водителя, а Саша «держал» заднее окно. Чёрный матовый гроб на колёсах летел навстречу полицейской машине. Так они и встретились, борт в борт. Только за секунду до удара металла о металл задняя правая пассажирская дверь Гелика распахнулась и в проёме появилась крепкая фигура. Глазами Ключника я успел ухватить только светлые волосы короткой стрижки полубокс, темные усы и глаза, что горели в полумраке салона, будто волчьи в ночном лесу.

Когда борта немецкой и русской техники столкнулись, чего тут и в войну не бывало — не доходила до этих мест немецкая техника — пассажир в полном соответствии с законами физики оторвался от сидения и оттолкнулся от подножки, на которую уже вынес правую ногу. И полетел к нам. Прямо по воздуху. Как в кино. Что-то подобное я видел, но не так близко и не так эффектно. Там, в кино, кажется, старина Брюс Уиллис, в годах уже, похожим образом выходил из машины, что продолжала не то вираж, не то поворот. И палить начинал, едва утвердив ноги на дорожном покрытии, помню.

Этот же бэтмен летел, асфальта