Пропавшие без вести. Хроники подлинных уголовных расследований - Алексей Ракитин

несколько различных вариантов провокаций, о которых докладывал Гуверу во время телефонных переговоров [телефонные совещания инспектора с Директором Бюро происходили либо каждую ночь, незадолго до полуночи, либо через ночь].

К 7 июля Коннелли выработал 2-е основные версии того, что случилось с Элис Парсонс, и хотя версии эти были довольно схожи, они предполагали разные пути ведения расследования.

Первая версия сводилась к тому, что Элис Парсонс была убита Анной Куприяновой после возвращения с вокзала «Сейнт-Джеймс» в результате случайно вспыхнувшей ссоры. Возможно, это преступление и планировалось загодя, но именно в тот день события застали Куприянову врасплох. Именно этим и объясняется большое количество крайне неудачных ответов на вопросы полиции, данных Уилльямом и Анной в первые часы расследования. Понятно, что если бы злоумышленники были готовы к тому, что произойдёт, они бы заблаговременно обсудили все ответы и необходимые нюансы поведения. Анна Куприянова вывезла тело Элис с фермы и где-то спрятала, причём Парсонс остался не в курсе деталей произошедшего — на эту мысль наводил анализ подслушанных разговоров между компаньонами. Самым слабым местом этой версии являлся вопрос о том, как женщина смогла в одиночку избавиться от тела другой женщины, равного ей по величине и массе. Перенести труп из дома в машину и из автомашины куда-то далее женщине совсем непросто… Между тем проведённая поисковая операция показала, что труп Элис Парсонс скрыт очень хорошо. Спустя месяц со времени исчезновения Элис оставалось совершенно непонятно, где и как Куприянова, действуя в одиночку, могла его спрятать.

Вторая версия также исходила из того, что виновниками преступления являлись Анна и Уилльям, однако в рамках этой версии время совершения убийства передвигалось на ночные или ранние утренние часы 9 июня. Во всяком случае на вокзал «Сейнт-Джеймс» Уилльям Парсонс отправился не в обществе жены, а вместе с Куприяновой. Эта версия хорошо согласовывалась со многими важными деталями — наличием в доме хлороформа, исчезновением ночной сорочки Элис, кровью на её носках, эффективным избавление от трупа — однако противоречила данным «прослушки» дома в «Лонг медоу» и никак не объясняла несуразную ложь подельников в первые сутки расследования. Уилльям Парсонс утверждал поначалу, будто Анна Куприянова — его родная сестра и носит фамилию «Парсонс». Эту ложь можно объяснить только растерянностью… Если бы Уилльям действительно убивал свою жену, то спустя 12 часов он оказался бы готов к столь простому и даже неизбежному вопросу.

Сам Коннелли склонялся к тому, что первая версия лучше описывает произошедшее на ферме, а стало быть, между Уилльямом Парсонсом и Анной Куприяновой существует некая недоговорённость, возможно, недопонимание. На существование такой недоговорённости косвенно указывали мимолётные разговоры, которые иногда начинались между ними — Уилльям добивался от Анны каких-то разъяснений, но последняя уклонялась от каких-либо определённых высказываний и быстро меняла тему. Вообще же, они оба были очень аккуратны в выражениях и, по-видимому, подозревали возможность ведения прослушки, во всяком случае за минувшие 4 недели никто из них не произнёс ни единой фразы, позволявшей уверенно судить о его осведомлённости в деталях преступления.

Как бы там ни было, после того, как Линдси Генри рассказал Эрлу Коннелли о предварительном результате экспертизы Альберта Осборна, инспектор понял, что пришла пора активизировать расследование. 8 июля стал тем днём, когда Коннелли пустил в ход некоторые из своих заготовок. Момент был выбран очень удачно — Уилльям Парсонс отправился утром в Гленн-Коув, в гости к своей сестре Лоре Пратт, где предполагал пообедать и немного поплавать в бассейне. Это означало, что Уилльям и Анна проведут раздельно примерно 6–8 часов.

Буквально через четверть часа после отъезда Парсонса-младшего в «Лонг медоу» появился Леон Тарроу, попросивший Анну принять участие в небольшом эксперименте. Та, разумеется, согласилась. Леон заблаговременно перевёл записку с требованием выкупа на русский язык и, положив лист с русским текстом перед Анной, попросил воспроизвести на английском. Анна переписала и отдала лист Тарроу, тот, соответственно, затем передал его Коннелли.

Этот простейший эксперимент преследовал цель, которая, наверняка, понятна любому вдумчивому читателю без каких-либо особых разъяснений. Коннелли хотел посмотреть, изменит ли Анна Куприянова почерк, если будет знать, что написанное ею будет использовано следствием для некоей неизвестной ей цели. Федеральное Бюро расследований не нуждалось в образцах свободного почерка Анны — таковы образцы имелись в распоряжении Бюро, и были они получены из архивов Иммиграционной службы. О чём Куприянова, разумеется, не догадывалась… Сейчас же, в начале июля 1937 года, Коннелли хотел убедиться в том, что Анна изменит почерк, едва только заподозрит, что он нужен Бюро.

И она его изменила, да притом как! Анна переписала текст записки печатными буквами… Вечером того же дня Коннелли подготовил докладную записку Гуверу, к которой приложил написанный Куприяновой текст. В этой докладной инспектор назвал почерк Куприяновой «новой системой письма» («new system of printing»), имея в виду то, что он совершенно не соответствует её свободному почерку. Что ж, женщина попалась в ловушку и умышленно исказила почерк. Вот уж воистину, хитрее чёрта, глупее вороны…

В своей докладной записке Коннелли сделал вполне логичный вывод, который можно выразить следующим образом: если по результатам графологической экспертизы происхождение записки с требованием выкупа от Анны Куприяновой можно было оспаривать, то после сегодняшнего эксперимента какие-либо сомнения в этом отпали.

Впрочем, мы сейчас немного забежали вперёд, поскольку Леон Тарроу, забрав исписанный Анной Куприяновой лист, ферму не покинул, а задержался, чтобы немного поговорить. Разумеется, опять без протокола и опять на русском языке. Разговор этот растянулся более чем на 2 часа. Куприянова очень охотно разговаривала с Тарроу, который держался с нею обходительно, со всем возможным дружелюбием, делал вид, будто всему верит и, демонстрируя неподдельный интерес, разве что рот не раскрывал.

Вторая беседа специального агента с Анной оказалась не менее информативной, чем имевшая место 3 июля. Куприянова предприняла попытку усилить эмоциональный накал сделанных ранее утверждений, явно рассчитывая придать своим россказням поболее убедительности. Теперь Анна рассказала Леону о том, что между Уилльямом и Элис происходили острые конфликты, едва не перераставшие в кулачные бои. Как часто такое случалось? Да практически еженедельно и даже не один раз в неделю. Словесные пререкания и оскорбления сопровождались физическим воздействием — пощёчинами, хватаниями за руки и тому подобным. Эмоциональный накал достигал такой степени, что однажды Элис закричала, что не хочет жить с таким человеком, как Парсонс, и мечтает умереть.

Поразительный, конечно же, рассказ, особенно в том контексте, что на протяжении месяца Анна Куприянова около дюжины раз отвечала на вопросы о семейной жизни Парсонсов и ни разу подобных деталей вспомнить не могла. А тут…

Впрочем, на сказанном она не успокоилась и, видя заинтересованное внимание Тарроу, поделилась собственными соображениями о случившемся с Элис. По мнению Анны, та сбежала от постылого