Воля Неба и судьба человека. Труды и переводы - Лариса Евгеньевна Померанцева

– Так, – подтвердил Фань Суй.

– Богатство и знатность, слава и почет, – продолжал Цай Цзэ, – способность привести в порядок тьму вещей, каждой определить ее место; достичь зрелости, исчерпать данный тебе Небом срок и не погибнуть преждевременно; жить так, чтобы Поднебесная продолжила сделанное тобой, сохранила твое дело, передавала последующим поколениям; чтобы имя твое и деяния твои были кристально чисты и разливались бы на тысячи ли и поколение за поколением славило бы их, не уставая, и в этом быть вечным как небо и земля – разве это не знак счастливой отмеченности, то, что мудрецы назвали «счастьем добрых дел»?

– Так.

– Ты хотел бы быть как циньский Шан Ян, чуский У Ци, юэский дафу Чжун?

Фань Суй понимал, что Цай Цзэ хочет поймать его в ловушку, и все же сделал ошибку, сказав:

– Почему бы нет? Гунсунь Ян служил Сяо-гуну всем телом, всей душой, все делал для общего блага, ничего для себя, установил казнь ножом и пилкой, чтобы бороться со злом, поверил в награды и наказания как в средство достижения порядка, открыл свое сердце, обнажил намерения, навлекая на себя обвинения и обиды; обманул старую дружбу, захватив вэйского Гунцзы Ана; принес мир циньским алтарям, выгоду – народу, наконец, громил врагов, брал в плен полководцев, завоевал территорию в тысячу ли.

У Ци служил Дао-вану, не позволяя ничему частному вредить общему благу, клевете заслонять преданность; из речей не выбирал лишь те, что приятны, поступков не признавал лишь тех, что нравятся; сам не делал ничего во вред другим, был верен долгу и справедливости, не избегал трудностей, однако, сделав правителя баваном и усилив государство, не избежал беды.

Дафу Чжун служил юэскому вану, терпел от него притеснения и позор, но всегда был предан и не отказывался от исполнения обязанностей. И хотя государь шел к верной гибели, он истощал все способности и не покинул его, служил доблестно и не кичился достоинствами, был знатен и богат, но не было в нем надменности и празднолюбия.

Эти три мужа были высшим олицетворением долга и справедливости, воплощением преданности. Благородный муж умрет за справедливость, и его смерть будет легка ему как возвращение, потому что чем жить в позоре, лучше умереть в славе. Честный муж убивает себя ради сохранения своего имени, для него существуют только долг и справедливость, и он положит за них жизнь, не колеблясь. Почему бы мне не быть таким, как они?

Цай Цзэ отвечал:

– Самое большое счастье Поднебесной – когда владыка мудр, а слуги достойны и благородны. Если государь умен, а слуги прямодушны – это счастье государства. И счастье семьи, когда отец сыновнелюбив, а сын – сыновнепочтителен, когда муж достоин доверия, а жена – целомудренна. Но Би Гань, хоть и был предан, не смог сохранить царство Инь; Цзысюй, хоть и был мудр, не смог сберечь У; Шэнь Шэн, хоть и был сыновнепочтителен, но Цзинь охватила смута. Отчего же, имея преданных слуг и почтительных сыновей, царства эти все же погибли от смуты? Потому что не было в них мудрых правителей, достойных отцов, способных их послушать. И в результате Поднебесная была опозорена и унижена этими государями и отцами, и жалела их слуг и сыновей. Шан Ян, У Ци, дафу Чжун были правы, а их государи – нет. Поэтому в памяти поколений они заслужили славу мужей высшей доблести, так и не увидевших благодарности. Разве можно завидовать тем, кто умер, не осуществив судьбы? Те, кто лишь после смерти сумели прослыть преданными, составить себе имя – это Вэй-цзы, которого считали недостаточно добродетельным, Кунцзы, который казался недостаточно мудрым, Гуань Чжун, кому отказали в величии. Когда человек свершает подвиг, разве он не надеется, что он и славу добудет и жизнь не потеряет? Лучше всего, когда и жизнь цела, и имя прославлено; бывает, что имя может служить образцом, но жизнь утрачена; но хуже всего, когда имя поругано, а сам жив.

Фань Суй должен был признать это за правду. Цай Цзэ немного выждал и продолжал:

– Шанский Ян, У Ци, дафу Чжун были слугами исключительной преданности, высшей доблести, каких можно только пожелать, но вот Хун Яо служил Вэнь-вану, Чжоу-гун помогал Чэн-вану, разве они также не были преданны и мудры? С точки зрения отношений между господином и слугой, кого бы ты предпочел боле – Шан Яна, У Ци и дафу Чжуна, с одной стороны, или Хун Яо и Чжоу-гуна – с другой?

Фань Суй отвечал:

– Шан Ян, У Ци и дафу Чжун, конечно, не идут в сравнение.

– Если так, – продолжал Цай Цзэ, – то государь обязан относиться к слуге с любовью и добросердечием, доверием и преданностью, быть благодарным за старое добро, проявлять мудрость и благородство, награждая честных мужей своей дружбой, поступать справедливо и не предавать заслуженного слугу. Кого можно сравнить в этом отношении с циньским Сяо-гуном, чуским Дао-ваном, юэским ваном Гоуцзянем?

– Не знаю, – отвечал Фань Суй.

– Ныне государь, – продолжал Цай Цзэ, – приблизил к себе тебя, преданного слугу, не более, чем циньский Сяо-гун, чуский Дао-ван, юэский ван Гоу-цзянь. Ты употребил свой ум и способности на то, чтобы, служа государю, устранить опасность, усовершенствовать правление, усмирить смуту, укрепить армию, отвести несчастье, освободить от бед, расширить земли, вырастить урожай, обогатить государство, обеспечить достаток семьям, усилить государя, заставить всех уважать отечество, воссиять храм предков. В Поднебесной никто не смеет обманывать и выступать против твоего государя, могущество его потрясает все пространство меж четырех морей, доблесть сияет за пределами десяти тысяч ли, свет славы распространяется на тысячи поколений. Как думаешь, можешь ты сравниться с Шан Яном, У Ци, дафу Чжуном?

– Не могу, – сказал Фань Суй.

– Ныне, если государь приблизил к себе преданного слугу, – говорил Цай Цзэ, – не забывает старого добра, хотя и уступает в этом Сяо-гуну, У Ци, Дао-вану, Гоуцзяню, а твои подвиги, любовь и доверие, близость к государю также уступают Шан Яну, У Ци, дафу Чжуну, однако своим положением и знатностью, богатством дома ты превосходишь этих трех мужей, но все еще не уходишь в отставку – боюсь, несчастье, которое тебя постигнет, будет больше, чем несчастье тех трех мужей. Мне за тебя страшно!

Пословица говорит: «Солнце в зените, значит клонится к закату. Луна полная, значит идет на ущерб». Все, что в расцвете, идет к разрушению – таков вечный закон Поднебесной. Идти вперед, отступать назад, наполняться, сжиматься, меняться, идя за