Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

ждут, что в очередной раз выкинет охрана, а те рады стараться: орут, погоняют, то бегом заставляют бежать, то останавливают и кладут на землю. По возвращении с работы долго не отпирают нам ворота, изводят, часами держа на лютом ветру. Народ поголовно кашляет, на шее и в паху у многих набухли огромные, размером с кулак, синеватые шишки – чирья и фурункулы. Целый месяц не топили баню, мы завшивели, началась чесотка. Сдавливая узловатыми пальцами усталую, впалую грудь, немало арестантов захлёбывается кашлем в дороге, а в бараках по ночам только и слышно: кхе-кхе-кхм… кхе-кхе-кхм… Чтобы до конца понятно рассказать о творившемся в то время, слов не хватит, ей-богу. Интересно, в каком-нибудь документе зафиксировано, сколько народу умерло в те дни? Не знаю…

Ежедневные мелочи, интересные только нам происшествия. Переходящие от зоны к зоне слухи и домыслы о ситуации в мире, о судьбах различных стран, заставляя нас забыть о ежедневной суете, лишали сна. В Корее до сих пор идёт война, но всем понятно, что это не разборки между корейцами, а противостояние на корейской земле России и Америки, каждый из нас тяжело вздыхает от мысли, чем эта война закончится. Мы живём в страхе, все как один понимая, что третья мировая война начнётся именно там. Мне не ведомо, были или нет особые лагеря, подобные нашему, в Сибири, на Дальнем Востоке, в окрестностях Иркутска-Тайшета, однако в течение всего пятьдесят второго года продолжалось перемещение со всех уголков страны политических заключённых в лагеря, расположенные вокруг Караганды, в Джезказгане, Кенгире, Балхаше, в зоны Тимертау, Чурубай нуры, Карабаса, Сарани. Из Актаса вывозят, посреди ночи привозят и сгружают, охранники суетятся, что-то выбирают, выискивают исподтишка. Наши люди, приученные не ждать ничего хорошего от конвоиров, сильно встревожены, немало удивлены. Майор Столяров продолжает настаивать на своём: «Обязательно станет легче, наша жизнь в зоне наладится!» – но если долетающие из минской тюрьмы пророчества высоко ценились нами, то теперь, когда майор находится среди нас, его словам не особо-то доверяют. В своём отечестве пророков, как известно, нет.

Дорогой читатель! Я хочу, преклонив колени, поблагодарить, наконец-то, ещё одного великого человека, оказавшего огромное влияние на формирование моего мировоззрения, сумевшего вселить в меня веру в собственные силы на бесконечно длинных, извилистых, обманчивых дорогах, что пришлось преодолеть в поисках правды-истины. У меня есть причины столь долгого, окружного пути к этой миссии. Если бы я решил рассказать о том, как начинались полученные в тюрьме жизненные уроки и куда они в итоге привели, в отрыве от судеб моих близких товарищей, то я, скорее всего, не смог бы достичь поставленной цели. Без единомышленников, без достойнейших современников, без дорогих попутчиков я наверняка погас бы, разбился о многочисленные тяготы и проблемы. Мало разве было таких?

Но Всевышний уготовил мне встречи с великими личностями, мыслителями, сумевшими даже в беспросветно порочные годы, когда любая дорога залита кровью миллионов невинных жертв, не растерять выработанные человечеством на многовековом пути положительные качества, сберечь в душе искру жизни! Спасибо тебе, Сын небесный! Я и сейчас преклоняю голову перед красотой и величием тех, кто смог преодолеть многолетние унижения собачьей лагерной жизни, кто сумел найти силы очистить дыхательные пути от ядовитого воздуха большевизма. О Тенгри! Есть великие духом люди, есть! Некоторые из них, словно щедрые медоносные пчёлы, наполнили клетки моей души сладкой грустью, другие с радостью укрепляли во мне стремление, страсть, делясь умом, опытом, поучительными примерами. Меня, не видевшего в жизни ничего, кроме протекающей за гумном тихой речушки Олы су, деревенских переулков да приземистых окрестных холмов, получившего не самое лучшее (не забудем: я учился в годы войны!) образование, именно эти люди научили уму-разуму, полными пригоршнями преподнесли основы фундаментальной науки жизнеустройства – философии. Они, бесспорно, вне всяких сомнений, были моими наставниками, моими уважаемыми учителями. Макаю перо в грусть и сожаление: каждым мигом своей жизни, каждым вздохом я не смог самоотверженно оставаться верным канонам перенятого от них великого учения – превыше всего ценить и беречь свободу и честь. Не сумел до конца очиститься от скверны советских лозунгов и воззваний, от всеобъемлющего страха зловещей действительности, от покрывших тело синяков и ссадин. Но я не забыл при этом ни тёплых слов старших товарищей, с которыми подружился на зоне, ни их понимающих, одобрительных взглядов. Когда-то давным-давно преподанные ими уроки жизненного опыта, сказанные ими правильные, смелые слова год от года раскрывались с новой силой. Какими же они были умными и дальновидными! Я – их преданный ученик. А читаемый вами роман разве не подтверждение этому?!

Считая себя учеником и последователем гениальных писателей горячо любимой мной татарской литературы Фатиха Амирхана129, Амирхана Еники, я взялся за написание данного произведения не только ради того, чтобы раскрыть свои убеждения, цели, показать, кто я есть в этой жизни, наряду с этим мне хотелось соорудить некий памятник своим единомышленникам.

Всевышний! Ты свидетель и чистоте моего языка, и благонамеренности моих мыслей! Если собьюсь с пути – поправь, если что-то забуду – просветли мою память! Не забывай, что этому седовласому старцу уже шестьдесят пять лет, в минуты болезненной усталости и смертельной безнадёжности дай мне сил и желания, Господи!

Имена многих, о ком я рассказал и ещё расскажу, достойны молитв, если смогу воздать им священный долг, если эту молитву, ни капли не расплескав, сумею довести и до тебя, мой дорогой читатель, то с уверенностью буду считать, что самый большой долг перед Всевышним я выполнил.

О нескольких умных и опытных друзьях я уже рассказал. Я очень хотел бы, чтобы вы не забыли Александра Хуродзе, за короткий промежуток времени научившего меня, божьего раба, держаться на плаву в отравленных, беспокойных волнах океана жизни. Вот он, подле моего письменного стола, в центре дома стоит и улыбается. Наблюдает. Призывает меня быть честным!

Мне двадцать три года. В этом возрасте ждёшь всходов от посеянных когда-то зёрен разума, жаждешь всё большего прозрения, в каждую услышанную новость вгрызаешься с остервенением. Пустоту твоего внутреннего мира заполняют мелкие журчащие родники, к ним присоединяются проворные речушки с отлогими берегами, накатывают с шумом и грохотом морские и океанические волны! Хуродзе, Дзидра, Лена, пролившись весенним дождём на плодородную, изрезанную глубокими бороздами почву моей души, лишь раздразнили её, но были в актасской зоне и такие личности, которым удалось проникнуть во все слои моего сознания, благодаря им корни моих мыслей разрослись и вширь, и вглубь, приобщились к красоте мирового мышления. Один из них, самый авторитетный, на мой