Петр I - Сергей Эдуардович Цветков

Но дела не давали отдохнуть и поправиться, булавинский бунт требовал от Петра ежедневной изнуряющей работы. Князю Василию Владимировичу Долгорукому, отправленному на Дон, царь поручил мятежные городки жечь без остатка, людей рубить, а заводчиков бунта колесовать и сажать на кол, — ибо сия сарынь, кроме жесточи, ничем не может унята быть.

В марте пришли тревожные вести с Украины — генеральный судья Василий Леонтьевич Кочубей открыто обвинил гетмана Мазепу в измене. Старого верного Мазепу! А доказательств никаких — только бросил тень на заслуженного гетмана перед самым нашествием! Кочубея строго допросили, и выяснилось: наябедничал генеральный судья, мстит гетману за то, что тот соблазнил его дочку Матрену. Мазепа не стал отпираться, подтвердил не без тщеславия: да, ему шестьдесят четыре года, он страдает подагрой, но и теперь так же легко завоевывает женские сердца, как и дружбу мужчин. Что делать, полюбила его девушка без памяти. Но он, Мазепа, не хотел бесчестить имя генерального судьи. Когда Матрена самовольно убежала к нему от родителей, сказал ей откровенно: сама знает, как сердечно он ее любит: еще никого на свете не любил так. Его б то счастье и радость, чтоб жила у него. Однако скрепя сердце отослал дивчину назад к отцу. Вот и вся история, а верность Мазепы государю всегдашняя и неизменная. Разгневанный, Петр выдал Кочубея гетману в его волю. Генеральный судья поплатился за донос головой.

В середине «лечебных трудных дней, обессилев от лекарства, как младенец», Петр занялся еще и своим парадизом — пригласил переехать в Петербург свою сестру Наталью Алексеевну, двух сводных сестер, Марфу и Феодосию, двух вдовствующих цариц, Марфу и Прасковью, а заодно множество бояр и купцов. А от царского приглашения как откажешься? Никому не дозволено было отговариваться ни годами, ни делами, ни нездоровьем. Ехали в царево болото неохотно, предвидя траты на строительство новых домов и немыслимые цены на привозимые издалека продукты. Многие на переезде разорились в дым. К тому же скука на проклятом болоте немилосердная — развлечений никаких, а чтобы по примеру царя прыгнуть в лодку и кататься по морю, об этом и в мыслях ни у кого не было. Вечером из дому шагу ступить страшно: по улицам шныряют волки, что ни день, слышишь: то в караульне у Литейного двора серые разорвали в клочья двух солдат, то на Васильевском, возле дворца губернатора Меншикова, женщину загрызли… Купцы и лавочники нашли утешение в возможности заламывать цены за свои товары. Рабочие, отбывшие свой срок на строительстве и не имевшие сил и средств на обратную дорогу, устраивались на строительство частных домов и возводили лачуги для себя. Петр для поощрения откликался на любое приглашение, от кого бы оно ни исходило: приходил заложить в кладку первый камень и выпить чарку за здоровье новоиспеченного петербуржца.

Данилыч торопил царя с приездом в армию, и Петр, в конце концов, запретил ему звать себя без крайней нужды — хотел все-таки долечиться. А чтобы было чем Данилычу заняться, приказал опустошить земли от Пскова до Смоленска. Светлейший перестарался: не только выжег указанные земли, но и на всякий случай выселил из Дерпта тамошних жителей, а город разрушил до основания.

Долечиться не получилось. В первых числах июня Меншиков известил царя, что шведская армия переправилась через Березину. Спустя двенадцать дней Шереметев подтвердил эти сведения. Петр ответил коротко: «Скоро буду к вам» — и потащился в коляске на запад. На полпути узнал о Головчинском сражении. Дивизия Репнина в течение нескольких часов прикрывала переправу через речку Бабич около Головчина. Реляция о сражении была составлена довольно неясно и сумбурно — вроде бы держались стойко и отступили в порядке, но почему-то оставили в руках у шведов десять пушек. Мудренее всего выглядело заключение о потерях: «А сколько с нашей стороны пехоты и конницы побито и ранено, того подлинно донести еще не можем, понеже не осмотрелись. Однако ж имеем о неприятеле ведомость, что вдвое больше нашего потерял». Петр невольно улыбнулся. Мастера реляции писать! Ну да пусть наших даже больше шведа полегло — ничего, мы себе новых солдат достанем, а у короля потеря каждого солдата невосполнима.

Хитросплетенная реляция не могла скрыть правду о сражении. Скоро царь узнал обо всем подробнее. Оказалось, что, зная от перебежчика о готовящемся нападении, русское командование не предприняло никаких мер к его отражению; войско скопилось на узком пространстве, так что даже не смогло вытянуть линию батальонов; артиллерия была отодвинута так далеко, что ядра не долетали до переправлявшихся шведов; полки растерялись, не хотели наступать, иные и вовсе в конфузию пришли, а которые и бились, то казацким, а не солдатским боем. И потеряли мы вдвое больше шведа.

Петр пришел в ярость и отдал Репнина под суд. Благородный Репнин взял всю вину на себя, заявив следствию, что «полковники должность свою отправляли как надлежало». Суд признал его достойным лишения жития, но нашел возможным заменить смертную казнь разжалованием в солдаты. Петр утвердил приговор. А по горячим следам написал и раздал в полки «Правила сражения», в которых сурово напомнил: «Кто место свое оставит или друг друга выдаст и бесчестный бег учинит, то оный будет лишен живота и чести».

Зато Карл был доволен успехом сверх меры. Заняв Могилев, он простоял в нем в бездействии целый месяц. Куда торопиться? Он почти у цели: в ста милях на восток уже Смоленск, а за ним — Москва. Король ждал Левенгаупта и восстания казаков Мазепы, к которому были отправлены курьеры с предложением перейти на сторону шведов. Но Малороссия не спешила податься под королевскую руку: гетман отвечал уклончиво. Петр наблюдал за Карлом из Горок и радовался тому, что, по сообщениям пленных, шведы голод имеют великий. Могилевский поп Елисей уверял, что шведов померло от голода тысячи с четыре. А Левенгаупт опаздывал. Огромный обоз медленно тащился из Курляндии на юг. Вот уже кончился июль, наступил август, а корпус Левенгаупта все еще месил дорожную грязь. Между тем лошади шведов начисто выели всю траву в окрестностях Могилева.

Не дождавшись Левенгаупта, Карл в первых числах августа двинулся дальше на юго-восток. Местность на десятки верст была выжжена и разорена. Чтобы найти себе хоть какое-нибудь пропитание, солдаты должны были искать на выгоревших полях уцелевшие колоски и молоть их вручную между камнями. А тут еще льют непрерывные дожди и негде укрыться и обсушиться. От сырости и дурной пищи среди солдат распространялись болезни. Шведы мрачно шутили, что их лечат три доктора: доктор Водка, доктор Чеснок и доктор Смерть.