Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

Условные «комсомольцы», научив их, как лучше это сделать, рванули дальше к верхним строчкам списков «Форбс», а номенклатура, получив отступное, осталась посредине, образовав первую (хронологически) и основную когорту постсоветского среднего класса. В дальнейшем они ничего сами не придумывали и не производили, покупая только мелкие «бизнесы» под ключ и довольствуясь ролью рантье. Это позволило им в основном сохранить деньги и недвижимость при последующем переделе собственности уже в хронотопе президента Путина.

Первые олигархи были своего рода романтиками от бизнеса, игроками, для которых приумножение капиталов стало в большей степени средством самовыражения. Наигравшись в эту игру, многие из них захотели изменить страну, и у них были для этого необходимые задатки. Впоследствии первопроходцы нового русского капитализма были вынуждены или согласиться с новыми правилами игры («Я не отделяю себя от государства», как сказал в 2007 году алюминиевый король Олег Дерипаска), или кончили плохо (см. выше).

Представители бывшей средней советской номенклатуры были старше, опытней и разочарованней — у них, как правило, не было больших амбиций, им хватало тех кусков, которыми их по дороге наделяли летевшие куда-то вверх олигархи. Такие и осели в тех дворцах (которые в нашем литературном примере видят в окна машины Горбачев с Раисой), при этом проклиная Горбачева за то, что он лишил их символических регалий, а без них им и коньяк «Наполеон» с черной икрой в глотку не лезут. Смотрите-смотрите, Михаил Сергеевич, это то, что вы проглядели. Как, впрочем, и большинство из нас.

Но «красные директора» — не самая активная часть постсоветского среднего класса. Другую и гораздо более опасную его половину образовали те, кто приватизировал не собственность бывшего советского государства, а его функции в сфере контроля, надзора, административного правоприменения, правосудия, составления разного рода баз данных, выдачи всяческих разрешений и предоставления разного рода льгот.

Коррупция по наследству

Лев Тимофеев, заслужив себе такое право двумя годами лишения свободы, едва ли не прославляет тех, кого в СССР клеймили как дельцов, а он придумал для них точное слово «ПРЕДпредприниматели». Он приходит к заключению: «Теневые отношения были важнейшей органической частью коммунистической системы, и когда вся система в целом была снята, теневая сфера осталась как самая прочная, как самая жизнеспособная ее институциональная сердцевина».

Однако эти отношения, долгое время развивавшиеся под прессом запретов и уголовного наказания, были пропитаны духом подполья, а часто и откровенного криминала. В легальное поле они тоже вырвались агрессивно, со стремительностью джина, выпущенного из бутылки. Этот предпринимательский дух был совсем не тем, какой Макс Вебер в своем классическом труде «Протестантская этика и дух капитализма» описал как трудолюбие и скромность. Благородное слово «труд», прежде слишком замусоленное ленинизмом, вместе с крахом СССР вовсе исчезло из лексикона бывших советских людей.

На плечах нового класса предпринимателей, которые, может быть, поначалу и мечтали о честном и прозрачном бизнесе, в постсоветскую Россию ворвались и те, кто сам ничего не производил, а только оказывал «предпредпринимателям» незаконные услуги или просто закрывал глаза на их запрещенную в СССР деятельность. Это были не только рэкетиры и бандиты, быстро изменившие свои привычки и запросы сообразно новым возможностям, но и многочисленное чиновничество и, конечно же, «силовики».

Социолог Вадим Волков в книге «Силовое предпринимательство» указывает, что раздел сфер влияния («крыш» — это слово он, впрочем, выводит из лексикона разведки) завершился съездом преступных авторитетов в 1979 году в Кисловодске — как раз вотчине Горбачева. А как только старавшиеся прежде быть малозаметными, как подпольный миллионер Корейко из романа Ильфа и Петрова, предприниматели легализовались в конце 80-х, их атаковали шайки рэкетиров, ряды которых множили экономические сложности и общий развал правоохранительной системы тех лет.

Постепенно и параллельно с ростом предпринимательства, указывает Волков, стихийный рэкет приобретал формы организованных преступных сообществ, которые претендовали на доли в бизнесе, а впоследствии, уже в 1992 году и позже, легализовали свои доходы в акциях приватизированных предприятий, как бы изначально инфицировав экономику ельцинской России криминальными деньгами и соответствующими им «понятиями».

В какой-то момент уже ельцинская и даже путинская администрация столкнулись с дилеммой: надо ли чистить экономику от этих нездоровых элементов или интегрировать их. Пожалуй, уже и дилеммы не было: экономику, как доменную печь, невозможно было остановить на ремонт, и прежняя теневая ее часть внесла свой код в ДНК того рынка, который образовался на развалинах СССР. Об этом предупреждал и доктор юридических наук, криминолог, впоследствии начальник главка по борьбе с организованной преступностью МВД СССР Александр Гуров в двух интервью Юрию Щекочихину («Лев готовится к прыжку» и «Лев прыгнул»), прогремевших в «Литературной газете» в 1988 году. Но тогда мало кто к нему прислушивался, предполагая, что «невидимая рука рынка» сама как-то отделит агнцев от козлищ.

В 2001 году Лев Тимофеев и философ профессор Игорь Клямкин издали книгу «Теневая Россия» на основе интервью с предпринимателями, проведенными ими в конце 90-х — еще в ельцинском и частично горбачевском хронотопах. Респонденты подробно описывали в самых разных сферах — в образовании, медицине, промышленности и торговле и, разумеется, в суде и полиции (тогда — милиции) — практики «мздоимства» (законных услуг за взятки) и «лихоимства» (незаконных услуг) со стороны нового (и даже успевшего количественно вырасти) российского чиновничества.

Эти теневые отношения (фактически — институты), в отличие от демократических, совершили успешный «транзит» (о теории транзита мы поговорим в заключительной главе 30) из брежневского в горбачевский СССР, а затем в ельцинскую и путинскую Россию — даже их участники физически часто оставались теми же самыми. Возвращение к рынку изначально сопровождалось этой коррупционной наследственностью, которая в дальнейшем продолжала развиваться, паразитируя на монополизации большинства источников прибыли и на патрон-клиентских пирамидах, которые частично сохранились, а частично были построены заново с невиданной прежде откровенностью.

Уже в начале 90-х прежние маргинальные коррупционные обычаи стали приобретать устойчивую форму «понятийного права». Появилась своеобразная фигура «решалы» — посредника между экономическим капиталом и властью, обеспечивающего конвертацию разных видов капитала, которая вскоре станет фактически главным российским «институтом».

Быть может, самое интересное в исследовании Тимофеева и Клямкина — опрос, проведенный среди тех, кто в конце 90-х был готов голосовать на президентских выборах за Жириновского (националисты), Зюганова или Лужкова — Примакова (левые), Кириенко или Явлинского (правые) и за генерала Лебедя (сторонники твердой руки). Во всех этих категориях респонденты в большей или меньшей степени поддерживали